Недетские забавы - Зэль Ада
Шрифт:
Интервал:
— Эй, страшила, иди сюда, куда прешь как танк? — Лева Масленников хватает меня за капюшон и тянет назад.
Лева — шестерка Федулова, вообще над Левой издеваются из-за лишнего веса и легкого косоглазия, но так как он вечно потакает Пашкиным прихотям, то в основном его не трогают. Вообще все потакают Федулову, кроме меня. Я не влюбляюсь в него по сто раз на дню и не бегаю за ним, я его боюсь. Да и какая любовь у восьмилетней девочки… Я даже не знаю никакой любви, кроме отцовской.
Я, оторопев, гляжу на Леву, а потом аккуратно поворачиваю голову вбок, чтобы проверить территорию. Я знаю: если Пашки рядом нет, Лева просто словесно поиздевается и отпустит. Но в этот раз мне не повезло. Федулов стоит у края стены, подперев ее своим боком и важно сложив руки на груди, мол, такой весь неприступный и серьезный. Глаза прожигают во мне дыру, отчего желудок скручивается в тугой узел. Не понимаю, почему он меня так ненавидит, но спросить не могу.
После исчезновения отца я потеряла голос, и теперь совсем не могу говорить. Даже мычать получается редко, только когда сильно больно или страшно. В других случаях звуки произносить не получается. Врач говорит, что у меня психогенный мутизм, но в свои восемь лет я понятия не имею, что это такое и с чем его едят. Я просто не могу разговаривать и все.
— Маленькая сучка, смотри, что я нашел! — Пашка расцепляет руки и достает из-за спины ровный белый конверт с красивой маркой. Мой конверт. Мое письмо Деду Морозу.
Я дергаюсь вперед, чтобы отобрать свою вещь, но Федулов лишь смеется, как конь, и поднимает руку вверх. Он высокий, а я еле достаю ему до груди, поэтому шансов у меня нет.
Я знала, что единственный способ, которым я могу воспользоваться, чтобы попросить вернуть письмо — это сложить руки вместе и встать на колени. Пашке нравится, когда я умоляю о чем-то, хоть это никогда и не срабатывает.
Он смотрит на мои попытки встать в преклонную позу, а потом рычит:
— Ты даже умолять не умеешь нормально, уродка, — затем разрывает конверт по линии сгиба и вытаскивает оттуда маленький клочок бумажки. — Дорогой Дедушка Мороз, прошу тебя в этот Новый Год о самом заветном, — читает он с ухмылкой на лице, — верни мне, пожалуйста, моего папочку. Я очень по нему скучаю.
Где-то сбоку наигранно ржет Лева, а проходящие мимо девчонки и мальчишки встают в круг, чтобы тоже послушать.
— Мне ничего не надо, игрушек и конфет не надо, только чтобы папа был рядом, — продолжает Федулов, но потом резко останавливается.
Подходит ко мне вплотную, хватает одной рукой за шею, а вторую, с письмом, поднимает на один уровень с моим лицом.
Он вздернул меня вверх, чтобы поднять на ноги.
— Маленькая дрянь скучает по папочке, маленькая дрянь хочет, чтобы папочка ее забрал, а ее папочка давно уже где-нибудь гниет в земле, уродка, — и он рвет письмо прямо перед моим лицом, а клочки подбрасывает вверх, чтобы они разлетелись над моей головой.
Я трясусь в беззвучных рыданиях и, сама того не понимая, оседаю на пол, хватаясь руками за Пашкину кофту, чтобы не шлепнуться. Но он резко отрывает мои руки от себя и громко орет на весь коридор: — Заразная дрянь, никогда не прикасайся ко мне!
Он тяжело дышит — ноздри его раздуваются до огромных бычьих размеров. Я для него как красная тряпка…
— Фу, ненавижу, ненавижу тебя. Сука! — кричит и уходит прочь от меня, срываясь на бег, пока его фигура не скрывается за поворотом.
Все ребята разошлись, а я так и сижу на полу, пытаясь поймать хоть каплю воздуха.
В Новый Год нянечка находит меня на полу без сознания, и все праздники я провожу в больнице.
Доктор пытается разговорить меня, спрашивая, что случилось, были ли у меня когда-то такие приступы ранее, но я молчала…
Глава 3
Наши дни.
Возвращаюсь домой в смешанных чувствах.
Федулов поделился максимально подробно, насколько он мог, информацией по своему делу. Мужчина говорил уверенно и четко, в какой-то момент я даже начала верить ему, в его невиновность. Но вовремя вспомнила кто сидит напротив. Ему нельзя верить. Он — зло.
Уже припарковавшись у дома, выключаю двигатель машины и решаю просто посидеть в тишине, чтобы понять свои чувства. Они действительно разные. Павел напоминает мне о детстве, о несчастливом времени потери близкого человека и жизни в детдоме. Те воспоминания, которые я тщательно прячу глубоко внутри себя и не даю им повода выйти, на самом деле помню каждый божий день, проведенный в детдоме. Помню, но не вспоминаю.
За первый год жизни в приемной семье, к слову, с которой мне безумно повезло, я начала медленно приходить в себя. Мама Катя водила меня к психологу, где мной действительно занимались. Через полгода я начала произносить односложные предложения. Еще позже — более сложные речевые конструкции.
В обычную школу меня не брали, поэтому я была на домашнем обучении. Мама Катя занималась со мной каждый день, вкладывая в меня знания и даря огромное количество любви и ласки. Чтобы отогреть мое сердце.
Я никогда не спрашиваю у приемных родителей, почему из большого количества детей, они взяли меня, девочку с дефектом. Кажется, что если я спрошу, то услышу слова жалости. А мне так не хочется жалеть себя, хочется быть сильной.
В порыве благодарности и любви я набираю номер мамы:
— Алиса, детка, как же я рада, что ты позвонила! Как твои дела? В гости когда приедешь?
— Привет! Я хотела на той неделе заехать, но навалилась куча дел. Обещаю, что завтра вечером буду у вас.
— Отлично, солнышко. Мы с папой ужасно соскучились. Он, кстати, наконец-то починил старый карниз в твоей комнате, что висел на соплях. А еще мы купили Блейду новую лежанку и миску. Он тоже скучает…
Я улыбаюсь, представляя как папа Витя вешает карниз под командный голос этой чудо-женщины, а под ногами
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!