Остров надежды - Станислав Хабаров

– Ребята, счастливого полета.

И тут же включился ЦУП[6]голосом Николая:

– «Близнецы», с выходом на орбиту. Начинаем работу. Как самочувствие? По нашим данным параметры систем, состояние борта – в норме… До связи на следующем витке.

– Орбита-то как?

Меряем. Снимайте скафандры, готовьтесь к тесту СОУД[7]… На связи? «Близнецы», успели померить… у вас срочный подъём орбиты. И прощание в шумах.

В том, что потребовался срочный подъём орбиты, не было ничего необыкновенного. Перед полётом предупреждали баллистики: солнце теперь активное, атмосфера «вспухла», возможно проседание орбиты и лучше повыше уйти. Стало быть, так и есть, хотя еще «бабка надвое сказала», пускай поточнее померяют. Только две станции задействованы на измерения. Умными стали: дорого, мол. Ретранслятор только в резерве. Дорого. А что теперь дёшево? Жизнь?

Сергей ворчал под нос больше из принципа и чтобы подбодрить себя. Всегда считали – дурной знак, когда на борту женщина.:

– Снимайте скафандры.

И сам хотел переодеться. Был бы один, вообще бы не переодевался, работал бы в белье. Главное, не стошнило бы. Ему по-прежнему казалось, что его подвесили над пультом вниз головой.

Хорошо бы теперь стянуть скафандр, поставить на просушку, и натянуть чистое сухое белье и шерстяной костюм… но некогда. Он только распахнул скафандр и высунулся из него, как стрекоза из старой оболочки… Ладно, хоть взлетели, а то ведь запросто могли застрять на старте и вернуться в исходное: повышенная солнечная активность, перегрев верхних слоев, возможен срыв, нырок и путешествие в тартарары.

Нет, слава богу, они на орбите, и всё зависит теперь от них, и в большей степени от него… Эта проклятая невесомость. В ней трудно сосредоточиться. Внимание, скомандовал он себе, – внимание в выдаче команд… Прямо-таки парадокс: летаем втроем и некому проконтролировать. В прошлом полёте они летали вдвоём и всё вместе делали, вдвоём, особенно выдачу команд. Теперь же некому подстраховать… Пассажиры…

Но что бога гневить. С пассажирами ему, пожалуй, повезло. Он помнил, как Николай, встретив его на переходе в ЦПК[8], сказал:

– Видел твою француженку.

– И как?

– Комсомолка, спортсменка, красавица. Повезло, старик.

Он и сам понимал – повезло, а пацан задумчив, тих, замкнут. Он бы предпочёл отчаянного сорванца. Впрочем что там спрятано в его тщательно причёсанной голове?

За двадцать минут до их старта над космодромом пролетел «Мир». Задумано стартовать в одной плоскости, не для стыковки, а, как предусмотрено контрактом, пролететь на освещенной стороне под «Миром», наблюдать и сфотографировать. В туристической программе это записано отдельным пунктом – свидание со станцией.

Ладно, нельзя отвлекаться, нужно сосредоточиться. Тест выполнен без замечаний. Впереди сеанс связи, последний сеанс, если не используют ретранслятор. Дальше корабль уходит из зон прямой видимости. С седьмого по тринадцатый витки наземные пункты «Союза» не наблюдают, а по программе у них – сон. Нот так планировалось «до того» и был резервный вариант при срочном подъёме орбиты. Вошли в зону связи.

– «Близнецы», как слышите меня?

– На связи. Слышим тебя, «Заря».

– Как дела на борту?

– У нас всё хорошо, Николай. Тест нормально прошёл.

– Примите радиограмму о маневре подъема орбиты.

– Готовы.

– Потом дадим вам последние известия…

– И музыку.

– Музыку обязательно, Сергей.

Это он нарочно добавил о музыке. Это все равно, что сказать: у нас всё нормально и не хватает лишь музыки. И о последних известиях тоже не зря. Значит всё на борту в порядке, не беспокойтесь, проанализировали.

– Кончается сеанс… Поднимайте орбиту… С богом… Как учили. Как меня поняли?

– Поняли тебя, Николай. Помним и твою поговорку: жизнь, а не малина… Ты не горюй, поднимем тебе орбиту…

И шумы. Теперь, как говорится, дело техники. Без связи лучше. Никто не мешает, не спрашивает: не забыл ли? Привыкли каждый вздох контролировать. Вздохнешь, и динамики разносят по центру, и не нужно делать хорошую мину при плохой игре… Да, почему при плохой? Игра у нас – хорошая. Как там Софи с Жаном? Придет ещё их время, а теперь главное сосредоточиться. Проверим ещё разок набор команд. Корабль старый, сделан по-старомодному… Надежно, мудро, без безусловного доверия ЭВМ. Набрал команды, проверил, сосредоточился. Теперь следует убедиться, как сориентирован, «на разгон»? Но только Земля под нами – сплошная облачность. Что же, не горит, подождём. Мелькнула Земля в разрыве облаков. Что это? По глобусу – океан и монотонность океаническая… Но вот мелькнули острова… и бег земли точно: «на разгон». Даю включение двигателя.

Зашелестело в чреве корабля. Фыркнул двигатель, пару раз всхлипнул и ровно застучал. «Нет худа без добра». Разве знал бы он при обычном полете так корабль? А вот пришлось самому его доделывать – пробивать, доставать, изготавливать, и знал он теперь корабль, как свой автомобиль, своими руками перебранный.

На 58-й секунде двигатель не выключился. Ничего. Он может выключить его вручную, но память подсказывала – случалось прежде – увы, «горе от ума». Казалось, следует выключать по инструкции, но существует у двигателя разброс, и интегратор не выключит, пока не набрался импульс. Он подождет еще чуть-чуть, не мешая автоматике, несколько секунд, и если нужно, вручную вырубит… Но подождёт все-таки.

Голова гудела у Жана. И обидно, что не от невесомости. Забывшись он подплыл к иллюминатору и стукнулся об обечайку. И от того была обычная земная боль и шишка на лбу, и он потом снова этим же местом стукнулся.

Жан боялся встречи с невесомостью, и дома задолго спал на наклонной постели, увеличивая наклон, и еще часами висел вниз головой на шведской стенке. А в полёте, когда наступила невесомость, ничего не почувствовал.

Приборная доска, как и на земле, была перед ним, а не как у других «внизу» или «с боку». С невесомостью у него, словом, получилось на редкость хорошо, но его мучила жажда и хотелось в туалет. Но туалет или, как его называли официально, ассенизационно-санитарное устройство размещалось именно здесь, в орбитальном отсеке, где теперь вертелась «учителка». Не мог же Жан – каждые четверть часа её просить отправиться в спускаемый аппарат, где к тому же колдует командир, и затем менять мочеприемник, его ответную часть.

«И что о нём подумают?» Жан считал себя испытателем и умел терпеть. Но запрет всегда рождает желание и ему приспичило. И он кувыркался, показывая, что не испытывает вестибулярных расстройств. Он и в самом деле – не выдумщик и был испытателем. На очередном дне науки, попав в КНЕС, он записался на испытания, и потом неделю провёл в лежачем положении на ткани, расстеленной в бассейне, на воде.