Жемчужина дракона - Ната Лакомка

с ними одной породы — жалите ядовито.

Баронесса встретила меня с таким радушием, словно Изабелла была смертельно больна, а я привезла лекарство из святой земли. Сама Изабелла — вернее, теперь Клэр-Изабелла, не показывалась.

— Она так перепугалась, когда принесли приглашение, — поверяла мне баронесса, показывая отведенные мне комнаты, — что до сих пор не встает с постели. Мы все так благодарны тебе, что согласилась помочь…

— Мы же родня, — сказала я, разглядывая себя в зеркало.

За три года я почти позабыла, как выгляжу. И то, что показало мне зеркало, поразило меня. Я помнила смешливую рыжую девчонку — с мягкими чертами лица, с россыпью веснушек на вздернутом, совсем не аристократичном носу, а теперь передо мной была взрослая женщина. Нет, девушка, конечно, но никто не дал бы мне мои девятнадцать лет. И дело не в морщинах или седых волосках — их не было. Зато выражение лица сейчас было вовсе не смешливое, и в глазах не было прежнего веселья. Девица в зеркале смотрела настороженно, и глаза ее мрачно поблескивали. Эти глаза просто не могли принадлежать юной девушке. И монахине они тоже не могли принадлежать. Такие глаза могли быть только у зверя, который побывал в плену и не доверяет больше никому, кроме себя, а еще у мятежницы…

Я попыталась разрушить этот образ, улыбнувшись отражению. Мне совсем не хотелось быть мятежницей. Хватило папиной жертвы — бесполезной, никому не нужной. Драконы, люди, небеса — какая разница, кто нами управляет? Я не хочу ничего знать об этом. Хочу лишь свободы, хочу, чтобы никто не вмешивался в мою жизнь, хочу… хочу жить на краю лавандового поля, подальше ото всех интриг и заговоров.

— Тут десять платьев, чтобы была перемена на каждый день, — тараторила баронесса, и мне пришлось посмотреть на наряды, что она приготовила. — Я подобрала сиреневые и зеленые, но сейчас думаю, что лучше взять желтые. Волосы у тебя потемнели, не такие яркие, как были раньше. Сиреневый тут не подойдет.

«Не все ли равно, во что наряжать невесту, которая должна заведомо провалиться?» — подумала я, но возражать не стала. Мне не терпелось примерить новое платье, надеть батистовое белье, хотелось поскорее избавиться от монастырских тряпок и забыть о последних трех годах, как о страшном сне.

Неделю я только и делала, что валялась на диване, ела разные вкусности — сначала понемногу, под присмотром врача, чтобы не получить расстройство желудка, гуляла по саду, с наслаждением вдыхая запахи весны, примеряла платья, чтобы портнихи могли подогнать их по моей фигуре, и спала столько, сколько мне хотелось, хотя первые четыре ночи я, как заколдованная, открывала глаза ровно в четыре часа — это было время утренней молитвы.

В одно из таких пробуждений я поняла, что нахожусь в спальне не одна. Кто-то на цыпочках прошел от порога к кровати, приподнял полог, посветив свечой. Я не шелохнулась, но посмотрела из-под ресниц. Это была баронесса. Она сразу же опустила полог, и я услышала легкие шаги к двери. Пришла ночью, чтобы посмотреть на меня? Странная женщина.

Поудобнее устроившись на подушке, я хотела спать дальше, но тут из коридора послышались тихие голоса, которые я узнала сразу — дядя шептался с женой. Дверь в спальню была прикрыта неплотно, и я расслышала, как он спросил, что баронессе нужно в моей спальне.

— Простите, — пробормотала она, — я всего лишь хотела убедиться, что она не сбежала.

— Куда ей бежать? — грубовато сказал дядя. — А вы своим беспокойством только все испортите. Идите к себе, немедленно!

— Ах, Арман, я ужасно боюсь! — вдруг расплакалась она.

Сон пропал, и я села в постели, высунув голову из-за полога, чтобы лучше слышать. Баронесса так переживала за меня? Даже не думала, что у этой женщины такое чувствительное сердце.

— А вдруг она ему понравится, и он решит на ней жениться? — всхлипывая спросила баронесса. — Вдруг обман раскроется?

— Все будет хорошо, — успокоил ее дядя, и голос его сейчас звучал гораздо добрее — почти ласково. — На смотрины приедет дочь графа Божоле, она первая красавица королевства, а приданого за ней — целое графство, плюс портовый город. Амато точно выберет ее.

Шепот их стал тише, а потом где-то далеко стукнула дверь. Я рухнула на подушку, укрываясь одеялом — мягким, пуховым, легким и теплым. Какое наслаждение спать под таким!..

Пусть приезжает девица Божоле, пусть приезжают хоть все красавицы мира. Мне не нужен никакой Амато, с меня достаточно Юнавира, каменного дома на краю лавандового поля, достаточно ветра и свободы. Герцога пусть оставят себе. Стать герцогиней — все равно, что попасть в клетку, почище монастыря.

С этими мыслями я и уснула, а еще через день мне предстояло отправиться в Анжер — резиденцию ди Амато. Тетя вышла проводить меня, и впервые появилась Изабелла. Она и в самом деле выглядела испуганной и больной. Она подошла ко мне и расплакалась, хотя очень пыталась скрыть слезы. В детстве мы не особенно ладили, я считала ее неженкой, маменькиной дочкой, и часто задирала и дразнила, а она беззастенчиво ябедничала на меня. Но теперь я обняла ее и сказала ободряюще:

— Ну же, Клэр-Изабелла, утрите слезы. Можно подумать, это вас отправляют драконам.

Она приникла ко мне, расцеловала в обе щеки, и я удивилась такой сердечности, а кузина сказала:

— Желаю вам удачи, моя дорогая сестра. Желаю вам покорить сердце герцога, стать его женой и никогда больше сюда не возвращаться.

— Изабелла! — шикнула на нее мать и тут же поправилась: — Клэр-Изабелла!

Лицо дяди было непроницаемым, как маска, и на выходку дочери он не ответил, но я заметила, как затрепетали его ноздри.

Пожелание было лишено деликатности и неприятно меня удивило, но я не подала вида. Пусть Изабелла болтает, что хочет. Я села в карету, на мне было новенькое бледно-желтое платье, а мыслями я была уже на лавандовом поле. Если ветер бежит по нему от края до края, то кажется, словно морская волна нахлынула на тебя. Лаванда цветет с середины июня до августа. И я с середины июня до августа буду каждый день гулять по лавандовому полю, представляя, что это море.

Дядя закрыл дверцу кареты, дал знак передовому, и наш караван отправился на юг, в земли ди Амато.

Глава 2. Жемчужина побережья

Путешествие запомнилось мне, как сплошной праздник. После монастыря я радовалась всему, что видела — и цветам, которыми торговали румяные девицы на обочинах, и ранним фруктам, которые вилланы разносили в корзинах, и зелени