Медовый траур - Франк Тилье

– Это ясно! Ей связали руки и ноги, это доказывает, что ее каким-то способом вынудили подчиниться, возможно применив физическое воздействие, тогда, наверное, от усилий освободиться она и обливалась по́том… но, возможно, воздействие было только вербальным.

– Что-нибудь в духе «Говори, покайся в совершенных тобой грехах, и Господь тебя простит…».

– Вот именно. А что касается ее наготы… Разве видеть перед собой голую связанную женщину, стоящую на коленях и молящую о прощении, – не высший символ господства, отношений между хозяином и рабыней?

Я прищурился.

– Конечно, могло быть и так, но… – Я обвел руками пространство. – Оглянись вокруг. Церковь образует монолит, и предназначение у нее одно: молитва, самопожертвование, вера. Видишь ли, я мало что понимаю в религии и Библию-то едва прочел, но знаю, что в Книге Бытия Адам и Ева изображены нагими, такими же голыми, как наша потерпевшая. Чистота первых дней… Изначальная нагота всех творений Господа…

Сиберски странно присвистнул:

– Ничего себе! К чему это вы клоните?

– Всего лишь к тому, что действия преступника можно объяснить, изучив место преступления. Может быть, он побрил и раздел жертву не для того, чтобы осуществить какой-то свой фантазм, а совсем с другой целью. Может быть, он решил привести ее сюда, чтобы подготовить к… некоему обряду. Может быть, он хотел предать ее Божьему суду в первозданном виде, в полной наготе, которая уравнивает всех людей? – Я разглядывал находившийся у меня перед глазами большой витраж. – То есть я хочу сказать, что не надо все сводить к садизму, к фантазмам сексуальных извращенцев. Некоторые стремятся к более… продуманной цели.

– Такой же продуманной, как присутствие этих странных бабочек. Зачем понадобились эти мерзкие твари?

Я пожал плечами:

– Не имею ни малейшего понятия. Что чаще всего повторяют, если речь заходит о бабочках? Что они символизируют собой красоту, возрождение, преображение, которое совершается, когда они выходят из куколки.

– Угу. Похоже, мы имеем дело с поклонником «Молчания ягнят»…[2]С совершенно свихнувшимся типом, с одержимым.

– Одержимый он или нет, но самообладание у него завидное. Здесь все взвешенно – достаточно посмотреть на положение тела женщины, и не забудь о наличии меда, запаха, бабочек. Судя по всему, этот тип совершил преступление хладнокровно, не поддаваясь никаким неосознанным побуждениям, потому и не допустил ошибок.

– Значит, он заранее и тщательно готовился. Знал, где что находится, знал, как попасть внутрь… Возможно, он усердно посещает воскресную мессу… – Сиберски сделал паузу, чтобы отметить в блокноте эту линию расследования, затем продолжил: – Он привел в надлежащий вид свою добычу, которую уже не первый день держал в заточении, вымыл ее, побрил, надушил. Он раздобыл этих насекомых. И начал действовать. Исповедальня, глубокая ночь…

Я снова подошел к кабинке и стал развивать мысль Сиберски дальше:

– Совершив убийство (каким способом – нам пока неизвестно), он развязал руки кающейся грешницы, чтобы расположить правую кисть определенным образом. Указательный палец убитой явно задает нам направление.

– Но ведь эксперт уже проверил… И я тоже… На деревянных панелях ничего особенного нет…

– Придется поискать еще. К нам обращается не жертва, а ее убийца. И этой мрази явно есть что сказать.

Я снова, согнувшись, с трудом втиснулся в душную кабинку. На той стенке, на которую показывал палец, рассмотрел царапины, обнаружил несколько вмятин, но больше ничего. Я даже постучал в разных местах по гладкому дереву, но изменений звука не уловил.

– Черт! Но должно же это что-то означать! А может, оно за пределами исповедальни? Тогда… тогда, получается, она указывает на… вот этот ряд колонн и в самом конце… на вот эту часть стены.

– Я не стал вас дожидаться и все это уже осмотрел, – оборвал меня Сиберски. – И пол, и колонны, и стену… Там тоже нет ничего необычного, никаких надписей или странных отметин. Может быть, стоит поговорить со священником…

– Минутку…

Я бродил среди изумлявших своим совершенством украшений, пораженный великолепием архитектуры. Я ощупывал древние камни. Ничего не увидев там, куда указывал мертвый палец, расширил зону поисков. Скамьи, неф, резьба… Неудача, снова и снова неудачи. Убийца обращался к нам, а мы отказывались его выслушать.

– До чего же мне это не нравится!

Я в последний раз пристально вгляделся – и в последний раз меня постигло разочарование.

– Все, я возвращаюсь в контору, Леклерк меня ждет. Кто опрашивает ближайших соседей?

– Кромбез, с ним еще пятеро или шестеро.

– А кому поручено записать показания священника?

– Официально – мне, и я уже чертовски опаздываю.

– Надо выделить кого-то, чтобы обшарил всю церковь. И если понадобится заглянуть под юбку Пресвятой Деве, значит залезем под юбку Пресвятой Деве! – Приблизившись к задней двери, поперек которой была натянута желтая лента, я спросил: – Ты вроде упомянул, что эту дверь уже взламывали три месяца назад? Хоть какие-то подробности известны?

– Да. Дело было в конце апреля. Священник думает, что ее взломали цыгане, которые в то время стояли табором в двух шагах от церкви.

– И что они украли?

– Ничего, просто зашли ночью в церковь…

Я недоверчиво потеребил бородку:

– Странно для цыган. Видишь ли, я достаточно много с ними общался и могу тебя заверить, что заходить в церковь у них не в обычае.

– Знаю. Ко всему еще в то время здесь, скорее всего, было полным-полно всякого оборудования типа электрогенераторов: свод и некоторые колонны растрескались, так что часть здания реставрировали…

Я резко остановился.

– Третье измерение! Ты мог бы сообразить! Вертикаль!

– Что?

Но я уже вернулся в центр нефа и, задрав голову, всматривался ввысь. Под каменным сводом, образуя сетку теней, скрещивались ряды легких арок.

– Ищи! Ищи вместе со мной на арках!

– На арках? Но как бы он смог туда забраться?

– Так же, как рабочие! Воспользовавшись их лесами!

У меня внезапно сжалось сердце.

– Вот она, посмотри наверх! Вот же – трещина! Жертва указывала на эту колонну! Ее верхнюю часть реставрировали! Искать надо не внизу, а наверху!

Вытянув руку и не отрывая взгляда от верха колонны, я крикнул напоследок:

– Готовься к встрече с Иисусом! Сегодня мы поднимемся в небеса!

Знаешь, нам было так больно… Элоиза все время плакала, она и теперь плачет.