Митридат - Виталий Гладкий

— А у него не останется иного выхода, — перебил Туберона легат. — Если Митридат заупрямится, — он засмеялся неприятным жирным смешком, — наши люди поднимут восстание в Пафлагонии[20]. Караваны с оружием и золотом для мятежников уже в пути. Там ждут только моего сигнала. И тогда царю Понта, — Скавр снова захихикал, — будет не до Фригии, поверь мне. Если он так умён, как ты мне рассказывал, будет достаточно прозрачного намёка, чтобы он понял, что может грозить Понту в ближайшем будущем.

— И всё же, по моему глубокому убеждению, одними угрозами Митридата не проймёшь. Неплохо было бы придвинуть к границам Фригии один-два легиона[21]. По твоим словам, мы по уши увязли в войне с германскими племенами арвернов и аллоброгов.

— На помощь Гнею Домитию Агенобарбу уже спешит твой любимый Квинт Фабий Максим, — с нотками ревности в голосе сказал посол. — Надеюсь, в его полководческих талантах ты не сомневаешься. Победа в этой войне — дело ближайшего будущего.

— Ну, а если всё-таки Митридат, несмотря ни на что, отклонит предложение Рима?

— Тогда придётся вступить в игру тебе, — с грубоватой прямотой ответил посол. — Пришло время доказать Сенату, что консул Квинт Фабий Максим не ошибся, назначив тебя своим доверенным агентом на Востоке.

— Понятно… — мимолётная тень недовольства пробежала по морщинистому лицу Авла Порция и спряталась в уголках брезгливо поджатых губ. — Надеюсь, ты запасся письменным подтверждением сказанного тобой.

— Несомненно, — развеселился Скавр. — Достаточно хорошо зная тебя, мой дорогой, мне пришлось долго убеждать Сенат, что такое послание крайне необходимо, — он с силой хлопнул в ладони.

На зов прибежал раб, высоченный нубиец. Получив указания, он принёс шкатулку эбенового дерева, украшенную перламутром и мелким жемчугом. Посол открыл её и вручил Авлу Порцию пергаментный свиток с печатью на золотом шнуре. Тот внимательно прочитал написанный киноварью текст, затем свернул тонкий пергамент в рулон и спрятал его в дорожную сумку, подвешенную к поясу.

— Удовлетворён? — полюбопытствовал всё ещё улыбающийся посол.

— Вполне, — ответил Туберон, рассеянно приглаживая короткие седые волосы.

— Я могу на тебя рассчитывать? Ответь мне на этот вопрос не как посланцу Сената, а как старому боевому товарищу.

— Как товарищу скажу прямо — не нравится мне эта затея. От добра добра не ищут. Царь Митридат весьма благосклонно относится к Риму, и стоит ли терять те прочные позиции, которые за последние годы отвоевали мирным путём наши дипломаты…

— И ты в том числе… — не преминул вставить не без ехидства Скавр.

…А также ростовщики и купцы, — невозмутимо продолжал Туберон, пропустив мимо ушей намёк на свою примиренческую позицию в отношении Понта. — Понтийская знать — по крайней мере, большинство — видят в Риме союзника. Колеблющиеся по уши в долгах у наших ростовщиков. Стоит им только намекнуть, что на определённых условиях ссуды могут быть погашены, как они немедля примкнут к лагерю наших сторонников. Звон золота в кошельке подчас звучит громче лязга мечей на поле брани. А ведь нам нужен — и ты, надеюсь, не будешь отрицать — сильный и верный союзник на варварском Востоке. Пусть до поры до времени, пока мы не управимся с внутренней смутой и раздорами, с лёгкой руки Гая Гракха [Гракхи — братья Гай и Тиберий, из плебейского рода Семпрониев; пытались провести земельные реформы, чтобы приостановить разорение крестьян; погибли в борьбе с сенатской знатью.] воцарившимся среди римлян. Не стоит искать лишних забот и трудностей там, где их пока и в помине нет. Неразумно и небезопасно.

— Гай Гракх… — полное, слегка обрюзгшее лицо посла исказила гримаса ненависти. — Пусть гнев богов упадёт на голову этого отступника и смутьяна!

— Гнев богов может запоздать, — с удовлетворением прищурил и без того узкие тёмные глаза Авл Порций, — наконец ему удалось вывести из себя чересчур самонадеянного Марка Эмилия — реформы Гракха больно ударили по состоятельной семье Скавров, и его приятель ненавидел бывшего трибуна[22], как никого другого. — К счастью, боги наградили человека даром предвосхищать намерения божественных небожителей… Но пока не про то разговор. Где уверенность, что наши действия в конечном итоге принесут желанный результат? У меня её нет. Впрочем… — Авл Порций правильно истолковал нетерпеливый жест посла. — Возможно, я ошибаюсь. Сенату видней. И мой долг повиноваться его распоряжениям.

Нахмурившийся Скавр повеселел, опять позвал раба и приказал принести вина.

Либурны римского посольства, перестроившись, нацелили свои форштевни в сторону разноцветных значков на копьях гоплитов, пока молча наблюдавших за их манёврами. Позади строя воинов волновалась толпа жителей Синопы, собравшихся не столько поглазеть на римлян, сколько в надежде на дармовое угощение по случаю этого визита, о чём до хрипоты кричали царские глашатаи на городской агоре[23].

Царь Понта Митридат V Эвергет с неизъяснимой тревогой в душе прислушивался к громким крикам своих гоплитов и грохоту обитых медью щитов, по которым они стучали мечами, приветствуя посольство Рима. Он стоял у одного из окон дворца, откуда открывался великолепный вид на гавань Синопы. Либурны римлян уже пришвартовались, и царь видел, как по сходням мерным шагом спускались на причал римские воины — охрана посольства. За их спинами нельзя было разглядеть легата, но Митридат Эвергет знал со слов гонца, что это Марк Эмилий Скавр. И от того, что ему было известно об этом надменном римском патриции, невольная дрожь охватила царя — где появляется Скавр, жди войны…

Задумавшись, царь Понта не услышал тихих шагов начальника телохранителей, рослого галла с неимоверно широкими плечами. Только боковым зрением заметив человеческую фигуру в двух шагах от себя, Митридат Эвергет повернулся и спросил:

— Что случилось, Арторикс?

— Стратег[24] Дорилай просит принять его.

— Зови, — оживился царь.

Перед предстоящим в скором времени отъездом на остров Крит стратег три дня назад отправился к своей рано овдовевшей сестре в город Амис[25]. После смерти её мужа Филетайра он стал опекуном сына сестры, Дорилея, живущего вместе с ним в Синопе, которого стратег решил забрать с собой. Сестра хотела попрощаться с мальчиком, и Дорилай должен был привезти её в столицу.