Проклятое ожерелье Марии-Антуанетты - Ольга Баскова

– У тебя своя жизнь, Юла, – так он называл ее с младенчества – Юла – и все тут. Она привыкла и уже не представляла, что Матвей Петрович назовет ее как-то по-другому. – Я не хочу тебе мешать. А на даче мне очень хорошо. Ты даже не представляешь, как. В моем возрасте человек живет воспоминаниями. Я хожу по дорожкам и вспоминаю, как мы с твоей бабушкой сажали деревья, поливали цветы… Как ты бегала маленькая по грядкам, а мы любовались тобой. Нет, дорогая, это мой мир, и я не собираюсь его покидать. Что касается холодов… Печка меня прекрасно согревает.

Юля пыталась спорить, но в конце концов сдалась. Если деду там хорошо, пусть живет. Магазин рядом, даже импровизированный рыночек есть. Дачники несут туда свежие молочные продукты, птицу, яйца, фрукты и овощи. Многие приезжают из города, чтобы полакомиться парным молочком и сметанкой. Экологические продукты, как известно, продлевают жизнь. Наверное, потому дед в свои восемьдесят выглядел молодцом.

Думая о своем, она не заметила, как машина миновала пустой рынок. Наверное, продавцы еще не вернулись из церкви, построенной из простых, гладко отполированных березовых бревен и напоминавшей сказочный терем с красной крышей и маленьким, будто игрушечным куполом. Возле нее толпился народ, и Юля так, на всякий случай, поискала глазами деда. Он рассказывал, что бабушка в последние годы жизни сделалась религиозной, регулярно посещала церковь и вычитывала вечерние и утренние молитвы. Это казалось странным всем, кто ее знал, потому что Ксения Павловна в молодости слыла комсомолкой-активисткой. Матвей Петрович не разделял ее религиозных взглядов, однако храм иногда посещал, три раза в году точно. В толпе его не было, впрочем, если дедушка и заходил в церковь, то рано утром, так как после десяти ждал в гости внучку. Сергей свернул на дорогу, змейкой вившуюся между дачами, довольно разношерстными – от трехэтажных особняков до деревянных, почерневших от времени хаток, и притормозил возле домика из красного кирпича, огороженного забором из колючей проволоки. По привычке молодой человек посигналил, ожидая выхода старика, однако никто не торопился их встречать.

– Спит, что ли, Матвей Петрович? – удивленно проговорил полицейский, дотрагиваясь до прямого тонкого носа.

– Скорее телевизор смотрит и не слышит. – Юля, пытаясь подавить волнение, выскочила из машины и рванула на себя калитку. Как всегда, она оказалась открытой. – Дедуля, мы приехали! Дедушка, ты где?

По каменным вычищенным плитам она подошла к веранде. На дубовом столе, покрытом белой, местами попорченной, исполосованной шрамами скатерти с красными маками стоял стакан с недопитым чаем. Закопченный старый ветеран-чайник уставился на нее своим коричневым боком, на блюдечке сох ломтик лимона. Вероятно, дедушка напал на какую-то интересную передачу и забыл почаевничать всласть. Такое за ним водилось.

– Дедушка! – Юля вошла в коридор. Здесь стояли несколько пар обуви, служившей Матвею Петровичу для разных целей: в одной он вскапывал огород, в другой наведывался в сельский магазин, в третьей шел к озеру ловить рыбу или за грибами.

– Дедушка! – повторила девушка чуть громче и удивилась. Что-то в доме было не так. Телевизор, верный друг дачника, не работал. Непривычная тишина (вовсе не та доброжелательная, к которой она привыкла, нарушаемая лишь скрипом половиц, порывами ветра, дребезжанием оконной рамы) заставила сердце биться сильнее, выжала холодный пот. Самойлова вошла в комнату и споткнулась об опрокинутый стул.

– Да что же… – она недоговорила, проглотив слова, запнувшись, будто подавившись ими. В комнате, любовно убираемой стариком, царил полный разгром. Ящички старого серванта кто-то выдвинул до предела, разбросал их содержимое, и скромное бельишко Матвея Петровича валялось на полу. Полка из-под книг, которые он любил перечитывать, лежала возле окна. А сами книги небрежно разбросали по ковру. Разинутой пастью зияла открытая тумбочка. Девушка бросилась в соседнюю комнату, служившую старику спальней. На панцирной кровати кто-то скомкал одеяла и простыни, вспорол подушку. Пух белым снегом кружился по комнате, непрошеным гостем залезая в нос. Дедушка лежал у кровати, неловко подогнув больную ногу. На его посиневшем лице застыло выражение скорби и боли. Дыхание с хрипом вырывалось из едва вздымающейся груди. Белая рубашка, надеваемая только в торжественных случаях, пропиталась кровью. Юля зажмурилась и громко закричала. Сергей пулей влетел в спальню старика.

– Что случилось?

Не переставая кричать, Юля указала на Матвея Петровича. Капитан подскочил к нему, чертыхнулся сквозь зубы и прижал пальцы к худой смуглой шее старика. На его лице сначала отразилась досада и недоумение, а потом Сергей щелкнул пальцами.

– Жив. Звони в «Скорую», а я своих ребят вызову. Эх, у кого рука поднялась… – Выругавшись в сердцах, он достал из кармана мобильный и быстро набрал номер.

– Андрюха? Бери-ка нашу бригаду и скорее дуй в дачный кооператив «Бриз». Дед моей невесты, Матвей Петрович Самойлов… Короче, тяжело ранен. Нет, не огнестрел, пока сам не разберусь, что с ним делали. – Он бросил взгляд на пропитанный кровью ковер. – Думаю, большая потеря крови. Да, Юля вызывает «Скорую». Что? Похоже на ограбление, вероятно, действовали какие-то отморозки. Все разворотили. Что искали – не пойму. Старик проживает здесь давно, и всем было известно, что красть у него нечего. В общем, бегом.

Отправив аппарат в карман, Сергей подошел к дрожащей от страха невесте, лицо которой почти сливалось с белой штукатуренной стенкой, и крепко обнял ее.

– Юленька, тебе нужно крепиться. Он сильный, думаю, справится. – Мужчина глотнул, отметив про себя, что это очень неудачное утешение прозвучало неуверенно. Не вовремя навернулось на язык вводное слово «думаю».

– На это вся надежда, – буркнула девушка. – Боже, ну почему, почему? Какая кара преследует нашу семью? Кому мы что сделали? – Она нервно поднялась и выглянула в окно, задернутое старым тюлем. – Сначала мама, потом отец… И вот теперь дед. Господи, – она торопливо перекрестилась, ища глазами образок и не находя, – сохрани ему жизнь! – Потом, всплеснув руками, добавила: – Он умирает… Может быть, мы можем чем-то помочь?

– Мы не знаем, что с ним. – Сергей снова прижал ее к себе. – Судя по всему, кто-то пытал его, вон крови сколько. И ты ничем не поможешь. Только врачи…

Как бы в подтверждение его слов раздался вой сирены «Скорой», и белая с красным машина притормозила у калитки. Юля бросилась встречать врачей – высокого мужчину лет сорока и полную черноволосую и черноглазую женщину с суровыми чертами лица. Через минуту они уже были в доме.

– Где? – отрывисто поинтересовался врач и, едва дождавшись ответа, вбежал в спальню и склонился над Матвеем Петровичем.

– Григория зови, – распорядился он. – И срочно переливание.

Женщина оказалась на удивление проворной. Она сбегала за водителем, и дедушку положили на носилки и понесли к машине. Юля бежала рядом, поправляя простыню, которой она накрыла старика.

– Я с вами, можно? – Девушка умоляюще посмотрела на доктора, и тот кивнул: