Под соусом - Ханна Маккоуч

Отец, как выяснилось, все же завещал мне небольшую сумму — закончить образование. Есть! — вырвалось тогда у меня, как ни жестоко это звучит. В душе-то я знала, что он не бросит меня на произвол судьбы. Родитель бывал суров на словах, но человечность всегда брала в нем верх.

Я перечитала гору книжек из серии «Делай, что тебе нравится, и деньги придут сами», и в двадцать шесть лет меня осенило. Все вдруг встало на свои места: больше всего на свете я люблю готовить, есть и пить. Так чему же, как не кухне, посвятить свою жизнь? А где учиться кулинарии, как не в Париже?

Признаться, мы с отцовским юристом попили кровушки друг у друга: под образованием он понимал исключительно право и коммерцию. Но мое упорство победило, и вот я в «Кордон Блё». Как видите, это был осознанный выбор. За свою жизнь я дала столько званых обедов, что твердо знала: на этот раз я не ошиблась дорожкой. До этого перепробовала много разных занятий. Но теперь мои метания закончились. Кулинария. Почему я не подумала о ней раньше? Впервые в жизни мне показалось, что любимое дело и приличный заработок совместимы.

Целый год я училась рубить, резать ломтиками и кубиками, дегустировать. Совершенствовалась в таких блюдах, как bœuf bourguignon[5], cassoulet[6], filet de porc vouvray[7]и lapin a la moutarde[8]. Я постигала премудрости вин и училась отличать брюнуаз от мирпуа[9]. Я практиковалась у самого Жака Венсана в «Ле Даймонд», в горах Юра под Женевой. Обедала в лучших ресторанах Франции. Хорошее было времечко! Сколько людей отдали бы полжизни, чтобы попасть во французскую кулинарную академию. Уникальный шанс.

А теперь, вернувшись в Нью-Йорк, я режу салаты за чисто символическое жалованье. Мое представление о кулинарии — вкусные блюда, удовольствие, выгода, общественная польза, радость творчества — перевернулось с ног на голову.

Половина третьего. Удивительно теплым, солнечным январским деньком на своем классном французском велике я держу путь по Шестой авеню к «Такоме». На мне велосипедки, ботинки и под распахнутой курткой веселенькая розово-зеленая рубашка в горошек. Еду быстро, лавируя между машинами, но в погоне за острыми ощущениями стараюсь все же уцелеть. Таксисты держат дистанцию. Спереди и сзади меня — пара рассыльных. Пристраиваюсь за автобусом, тот вдруг резко тормозит. Я ухожу вправо, выворачивая руль, и на миг теряю равновесие. Не скажу, что перед глазами пронеслась вся моя жизнь, но сердце точно чуть не выскочило через глотку. Еще через мгновение я прихожу в себя, вовсю кручу педали, адреналин разгоняет кровь… ШМЯК! Здрасьте, приехали!

Я даже не успела сообразить, как это произошло. Знаю только, что перелетела через руль, причем мои ноги по-прежнему намертво зажаты в креплениях педалей, и рухнула на бедро. А сверху на меня свалился мой велик. Боль адская; вопль рвется из меня сам собой.

— АААААА! АААААА! — ору без остановки, растянувшись посреди Шестой авеню под собственным шикарным велосипедом. Беру себя в руки и замолкаю, прислушиваясь к боли. Несколько секунд лежу, не в силах пошевелиться, в голове стучит: «Надо выбираться отсюда, не то раздавят!»

Надо мной склоняется молодой негр-рассыльный. Кто-то орет:

— Куда прешь, урод! Стой, мудила хренов!

— Эй, ты жива? — спрашивает парень. — Встать можешь? «Скорую» вызвать? Дай-ка я сперва твою машину уберу.

Его ладонь на моей руке успокаивает, как и заботливый голос. Похоже, он искренне беспокоится за меня. В Нью-Йорке это редкость (в смысле, доброта, а не авария). Парень осторожно высвобождает мои ноги, застрявшие в креплениях, и поднимает велосипед. Но мы все еще торчим посреди Шестой авеню, где нас могут переехать в любую секунду.

— Ну что, идти можешь? — Он протягивает мне руку.

Ухватившись за нее, я поднимаюсь и оцениваю ситуацию: вокруг нас несколько рассыльных, еще трое взялись регулировать движение. Верзила-растаман (грива черных волос заплетена в несметное количество косичек) буквально на руках оттащил такси на обочину и продолжает орать:

— Стой, где стоишь, козел. Попробуй только дернуться! — Увидев меня, висящую на руке своего спасителя, смягчается: — Цела? Я все видел. Давай копов кликнем. Этот ублюдок поддал тебе под заднее колесо.

Растаман разошелся не на шутку, — такое впечатление, что он на таксистов давно имеет зуб. У меня же мысли путаются и здорово болит бедро. С локтя капает кровь; подняв руку, я обнаруживаю, что содрала кожу под локтем. Таксист мотает головой, оправдываясь:

— Чего это он? Я тут ни при чем, я ее не трогал!

Честно говоря, я не уверена, что он виноват. Уж больно быстро все произошло. Но если подумать, с чего бы я вдруг кувыркнулась через руль, если мне не поддали по заднему колесу? Должно быть, все-таки парень меня задел. Растаман уже взгромоздился на капот машины, чтобы не дать таксисту удрать. Столпившиеся рассыльные тарахтят наперебой: «Все нормально? Врача нужно? В больницу?»

Я плетусь к тротуару, хотя бедро болит невыносимо. Наверняка вывихнула.

— Понятия не имею, как это вышло, — говорю. — Мне надо на работу.

В голове только одна мысль: опоздаю.

— Ты точно в порядке? — допытывается растаман. — Имей в виду, я все видел: парень точно тебя подрезал. Страховка-то у тебя есть?

Я киваю. Мой спаситель прислоняет велосипед к фонарному столбу и спрашивает напоследок:

— Все хорошо, да?

Я снова киваю.

— Ну, тогда я отчаливаю. Вот номер моего мобильника. Если будет нужен свидетель или еще что. — Он протягивает мне карточку, садится на велосипед и уезжает.

Разъезжаются и остальные рассыльные. Растаман неохотно слезает с капота. Таксист с облегчением вздыхает:

— Спасибо, мисс, спасибо, — и тоже скрывается из виду.

Я снова забираюсь на велик. Крутить педали оказывается не так больно, как идти. Однако на работу я опаздываю, да еще как. А для меня это дело чести — я должна успеть вовремя, чтобы не дать Ноэлю шанса пополнить свой список «Почему я не перевожу Лейлу на соте».

С трудом протащив велосипед через парадный вход ресторана, я взваливаю его на правое плечо. Ну и боль, черт побери! Цепляясь за перила, волочусь вверх по ступенькам в раздевалку, где наталкиваюсь на наших пекарей-колумбийцев, Бенни и Хоакина, в одних трусах от Кельвина Кляйна.