Артист (Управдом – 4, осень 1928) - Андрей Никонов

макушку, мозги вперемешку с костями и кровью разлетелись в разные стороны. Грабительница брезгливо поморщилась, достала из кармана куртки кружевной платочек и аккуратно сняла окровавленную косточку с рукава.

— Заканчиваем, — распорядилась она.

Хозяйский палантин женщина набросила себе на плечи, взяла коробку с драгоценностями. Тяжёлый саквояж с золотом тащил одноглазый, рыжему достался чемодан с советскими дензнаками, остальное, что было, завязали узлом в простыню и вручили франту. На окровавленные тела накинули одеяла, бандиты, совершенно не таясь, вышли из дома и погрузили добычу в старенький Студебекер. Одноглазый сел за руль, рядом с ним на пассажирской части дивана примостился рыжий, франт и атаманша уселись позади. Машина тронулась и помчалась по Марксовой улице, бывшей Старой Басманной, после Елоховской площади свернула направо, к Лефортово. Женщина загадочно улыбалась и пила шампанское из горла.

— Первый раз, и всё получилось, — с тихим восторгом сказала она, — это же так просто. Раз и всё! Как в романе! Вы такие молодцы, особенно ты, Петенька, прямо умничка. И ты, Илюша, тоже молодец.

Студебекер проехал к путям железной дороги, остановился возле пустыря.

— В чём дело? — спросил франт, он всё это время равнодушно смотрел в окно, словно произошедшее его никак не касалось.

— Здесь разбежимся, — сказал рыжий, — дальше мы своей дорогой, а вы своей. Забирайте барахло и валите.

В подтверждение его слов в руках у Петра появился револьвер, он нацелил его на женщину. Рыжий ковырялся в кармане, пытаясь вытащить наган, то тот зацепился за петлю в ткани и не поддавался. Мурочка закатила глаза, ойкнула от страха, и что есть силы ударила одноглазого бутылкой по голове. Раздался выстрел, пуля чиркнула ей по плечу, проделав в диване отверстие. Франт, не дожидаясь, когда рыжий справится с пистолетом, всадил непонятно откуда появившийся нож ему в шею.

— Разбежаться, — женщина вздохнула, прижимая платок к ране, — Базиль, ты слышал? Эти идиоты решили нас оставить ни с чем. Сам справишься?

Франт кивнул, вылез из машины, вытащил сначала одноглазого, который был ещё жив и мычал, потом рыжего, оттащил тела подальше от дороги, к деревьям, чиркнул по горлу сначала одному, потом другому, убедился, что подельники мертвы, и уселся за руль.

— Куда дальше? — невозмутимо спросил он.

— На юга, — Мурочка перебралась на переднее сиденье. Она обняла франта за шею и поцеловала в щёку, вытащила из кармана куртки пакетик с белым порошком, насыпала на треснувшее зеркальце, вдохнула. — На юга, туда, где тепло и плещет море. Где горячий песок и пальмы.

— В Персию? — уточнил Василий, заводя заглохшую машину.

— С этими грошами? Нет, мы сперва добудем миллионы, mon cher cousin. И только потом — в Париж или Вену. Будем жить как короли, весь мир упадёт к моим ногам. Я, пока в каталажке сидела, поняла, что в этой стране сделать деньги легче лёгкого, только попроси, сами отдадут. Трогай.

Глава 01.

Сентябрь 1928 года, Пятигорск.

Город Пятигорск несколько лет назад стал центром Терского округа. В двадцатом губернский Совет переименовал его в Анджиевск в честь героя Гражданской войны Григория Анджиевского, повешенного армией Деникина на горе Казачка, но в 1925-м, когда город передали в Главное Курортное управление, прежнее название вернули. По сравнению с другими курортными городами, пустеющими в несезон, Пятигорск был достаточно благоустроен и развит. Электрическое освещение питалось от тепловой электростанции с дизельными генераторами и от станции на реке Подкумок, улицы, застроенные каменными зданиями, были вымощены булыжником почти до самых окраин, по городу ходил трамвай, работали промышленные предприятия, частные артели, типография и ипподром.

Железнодорожная станция Северо-Кавказской дороги, оборудованная длинным перроном с навесом и зданием вокзала на бывшей Ярмарочной площади, перестроенным аккурат перед войной инженером Мизернюком, не чтобы бурлила, а так, побулькивала, в ожидании литерного поезда «Москва-Кисловодск». Носильщики готовили тележки, чтобы подхватить баулы и чемоданы отдыхающих, и бережно дотащить до извозчиков. Те тоже не дремали, расчищали гривы своим тягловым лошадкам и лениво переругивались из-за очереди. До конца курортного сезона оставалось меньше месяца, клиент с деньгами возвращался в большой город или уезжал в Ялту и Гурзуф, среди прибывающих курортников преобладали отдыхающие рангом пожиже да постояльцы новых советских санаториев, считающие каждый рубль.

Тепловоз Гаккеля показался со стороны Минеральных Вод в четыре часа тридцать минут, когда дневная жара немного спала, не спеша подволок к перрону двенадцать пассажирских вагонов разного класса, почтовый, багажный и вагон-ресторан, остановился, дав приветственный гудок. На подножке стоял машинист в кителе и фуражке с эмблемой НКПС, он щурился и вытирал платком пот с лица, проводники бегали по вагонам, предупреждая пассажиров, что поезд будет стоять сорок пять минут. Люди, покидающие состав, разделились на две части, первые тащили котелки к колонке с водой, бежали в буфет или в пристанционный туалет, вторые шли налегке к первому за тепловозом багажному вагону, возле которого выстраивались носильщики. Травин и Лиза вышли из пятого по счёту вагона, окрашенного в канареечный цвет, почти последними. В одной руке Сергей держал полосатый чемодан, а в другой — только что вышедшую книгу начинающих писателей Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». На плече у него висел чехол с ружьём. У Лизы за плечами был брезентовый рюкзачок, она разглядывала карту Пятигорска из путеводителя под редакцией Батенина.

— Вон те горы, впереди, называются Бештау, что значит пять вершин, а вон там Машук и Провал, — она ткнула пальцем вправо, — если туда забраться, то можно увидеть Эльбрус. Дядя Серёжа, мы туда заберёмся?

— На Эльбрус?

— Нет, на Машук.

— Ещё как, — согласился Травин, озираясь. — Но первым делом пообедаем нормально. А потом сразу в горы.

— Или по городу погуляем, тут знаешь сколько интересных мест, — девочка важно потрясла книгой, — на целый месяц как раз хватит. И Лермонтов здесь жил, и Пушкин, и товарищ Киров.

Рядом с ними остановилась тележка, выше человеческого роста уставленная чемоданами и коробками, носильщик важно отдувался и отгонял муху, он сопровождал пару немолодых людей, низенького толстяка в белой панаме и сандалиях и полную высокую даму в мужской рубахе и штанах. Толстяк затряс Травину руку.

— В следующую субботу всенепременно жду, Сергей Олегович, на премьеру. Ваш покорный слуга в роли Фамусова — этого вы не забудете никогда.

Голос у толстяка был глубокий и сильный.

— Конечно, Пантелеймон Кузьмич, — Сергей улыбнулся.

Супружеская пара подсела в купе в Туле, двое актёров провинциального театра сбежали,