Одиозный мотив - Михай Лерман

свой родной край и больше не возвращались. Остались лишь отголоски прошлого. От таких размышлений стало тоскливо и пусто на душе. Ведь каждый город-призрак лишился жизненной силы, своей души, своих жителей. Остались только отголоски прошлого, брошенных предметов интерьера и личных вещей. Даже думать не хотелось, что будет чувствовать человек, глядя на вымерший родной городок. Эти угрюмые фантазии растворились во всплывающем любопытстве, хотелось бы даже сказать изумлении, когда в конце деревеньки показался уцелевший дом. Да, его состояние было далеким от невредимого, но в отличие от остальных языки пламени этих стен не коснулись. Всё вокруг казалось чужим, побеги, цвет почв, даже запахи. Чем больше пытался вспомнить здешние растения, тем больше убеждался в их уникальности. Форма стебля, спиралевидные лепестки, пухлый закрытый бутон. Но волнение по поводу их особенности отбросил в сторону, списав все на собственную безграмотность в ботаники.

На самом краю деревни мелькнуло какое-то свечение. На том месте стоял двухэтажный деревянный дом. Вроде бы его и не было раньше или же сразу не обратил внимания. Опасения только нарастали. Забытое давным-давно чувство чего-то инородного, как тогда в общежитии № 3. Но любопытство взяло вверх надо мной, и мы направились прямиком к этому особняку. Дом был старым и неухоженным, но в отличие от остальных его огонь не коснулся, но вполне себе целёхоньким. Женя выглядел совсем плохо. Он сказал, что передохнёт несколько минут на крыльце и нас догонит. Сам не понимаю почему я его там оставил и как вообще повёлся на его уговоры, но на разведку пошли только мы с Юлей. Деревянные половицы скрипели под ногами. Окна не пропускали свет из-за заколоченных досок. Чтобы не бродить в полумраке, я достал фонарик. Повсюду сломанная мебель, разбитая посуда. На стене висел обшарпанный портрет какого-то мужчины. Мы поднялись наверх. В одной из спален наконец-то наткнулись на что-то стоящее. На полу валялся штатив с камерой, но она была разряжена.

— Лёнь, если здесь камера, значит Дима и правда мог быть здесь!

— Не торопи события. Нужно убедиться.

Пока подключал нашу находку к пауэрбэнку, ещё больше переставала нравится эта ситуация. Никто бы в здравом уме не оставил здесь такую дорогую технику. По телу пробежали мурашки. Я знал прекрасно это ощущение — что за нами кто-то наблюдает. И на каком-то интуитивном уровне понимал, что нам явно этот или эти некто угрожают.

— Юль, я включил. Садись.

Мы уселись на кровать и запустил последний записанный файл.

На экране появился Дима вместе c незнакомцем средних лет.

— Хочу представить вам Валентина Серпухина. Он известный историк-этнограф и сейчас расскажет нам о поселении «Летишье».

— Спасибо, Дима. В первую очередь хотелось бы отметить, что… Погодите. Вы слышали какой-то скрип и грохот внизу?

— Правда? Я ничего не заметил. Сань, проверь. Может с генератором что-то. Продолжайте, Валентин Иванович. Мы это вырежем.

— Так вот. Хотелось бы отметить, что о живущем здесь народе было известно крайне мало. Из дневников советского историка Григория Угольного можно узнать, что жители Летишья почитали женщину по имени Рогнеда. Однако, это были только слухи из соседних деревень. Даже на тот момент деревенька оставалась заброшенной. Григорий Угольный под конец своей жизни сам распространял сомнительные сведенья о культах, жертвоприношениях и приведениях из этих мест. Он встретил конец своей жизни в лечебнице для душевнобольных.

— Довольно жутко, — в своей блогерской манере скривил лицо Дмитрий.

На записи позади Димы стоял комод со знакомым резным рисунком. Я поставил на паузу, чтобы приглядеться. Юля была взволнована.

— Лёня! Он был здесь. Мы оказались правы! Но куда он…

— Тише! — гаркнул на неё. — Нам нужно срочно уходить!

Я посветил фонариком в сторону этого комода и всё подтвердилось. Проклятый символ, что уже видел прежде. Это был он. Как я позже выяснил, это руна «Чернобога». Изображено Дерево с корнями в виде трех линий. И вот теперь снова он всплывает в моей жизни.

— Мы никуда не уйдем, пока не узнаем, что с Димой!

— Проклятье! Ты не представляешь куда мы влезли. Это очень херовое место. Я тебе всё расскажу, только давай отсюда сматываться.

Но она меня больше не слушала. Уставилась в экран камеры и продолжила смотреть запись.

— Сань, что там у тебя? — раздался голос Димы. — Чего молчишь?

— Что здесь происходит?! — кто-то завопил из видео.

Дальше ничего нельзя было разобрать из-за криков. Я же принципиально не хотел сейчас это смотреть. Всё читалось по лицу Юли. Наполненные ужасом и непониманием глаза заблестели от слез. На душе стало так невыносимо и гадко.

— Что там, Юль? — не сдерживая своё любопытство спросил я.

— Ничего не вижу. Чёрт! Камера упала. Я ничего не вижу.

— Бери её с собой и уезжаем. Жене сейчас внизу паршиво.

Не успел даже договорить, как на первом этаже послышался скрип. На ум сразу пришёл Женька, которому надоело торчать снаружи и решил проведать нас. Только он сразу бы отозвался. В сию же секунду попытался набрать его номер в смартфоне. Где-то снаружи дома послышал звук звонка, но Женя не отвечал.

— Лёня, что происходит? — совсем ничего не соображая спросила Юля.

— Заткнись! Я, кажется, что-то слышу внизу.

Едва ли она вновь открыла рот, как мне пришлось зажать его рукой. Как мне показалось, одна из ступенек дала о себе знать.

— Кто-то поднимается и это не Женя, — прошептал я, но не убирал руку с её лица.

Мотив. Звучал одиозный мотив в исполнении женского хриплого голоса. Он напоминал колыбельную, но слова её были незнакомы.

БАЙ, ДА ПОБАЙ, ТЫ ЖИВИ, НЕ УМИРАЙ,

ОТЦА МАТЬ НЕ ПОКИДАЙ, БАЮ-БАЙ!

ЕСЛИ МАМУШКУ ПОКИНЕШЬ,

ГОЛОВА ТВОЯ ПОГИБНЕТ,

БАЮ-БАЙ!

Тревога нарастала с приближением дурного песнопения. Оно распространялось эхом по всему обветшалому дому, хотя ощущалось, что звучит только в моей голове. Некто уже поднимался на второй этаж. Лишь одна мысль об этом накладывала оцепенение. Возможно, что со стороны я выглядел человеком, что впал в приступ кататонии. Ещё один шаг исполнителя отвратной колыбельной. Второй. Ноги отказывались двигаться. Непослушный разум был порабощен. Нет! Осквернён чем-то неправильным и противоестественным.

— Нет! — вскрикнула Юля.

С трудом заставив себя повернуться в сторону девушки, все стало ясно с первого взгляда. На неё песнь подействовала совсем иначе, напрочь лишив рассудка бедняжку. В выпученных глазах читалось безумие и поглощённость от кошмарного ощущения страха. Руки её схватились за голову в попытке ногтями ободрать кожу и добраться до сводящей с ума колыбели. Слова застряли в моем горле комом, не представляя как помочь девушке. Послышался очередной шаг, что стал роковым для неё. Юля вымученно улыбнулась