Ведьмак - Виталий Гладкий

Это место она определила сама, но оно столь неприятно и отдаленно, что мне даже не хочется говорить о его географическом месторасположении. Тем более меня не воодушевило страстное желание Каро, чтобы я отправился туда немедленно, вечерней порой и со скоростью курьерского поезда.

Как человек покладистый и приверженный семейным ценностям, спорить с женой я не стал. Немного пораскинув мозгами, я нашел аудиторию для совершенствования своего музыкального образования в более приятном месте, нежели то, куда послала меня Каро, и гораздо ближе к дому, в черте городе.

Едва приближался вечер, я брал футляр с кларнетом и вострил лыжи, куда глаза глядят. А глядели они обычно в сторону многочисленных веселых компаний, где принимали меня со всей сердечностью и относились к моему хобби с пониманием.

Каролина долго терпела мой образ жизни свободного художника. Но теперь, похоже, ее терпению пришел конец. Какое несчастье…

– Это все мышцы, – ответил я нахально. – Каждый день качаюсь.

В общем, Каролина была где-то права в этом вопросе. От валятельно-созерцательной жизни свободного художника (у меня теперь было полное право так называться) я и впрямь прибавил в весе.

Но если учесть, что до женитьбы я был худой и жилистый, как Кащей в молодости, то каких-то пять-семь килограмм мне пошли только на пользу. Даже мое угловатое лицо приобрело приятный овал и – не скрою, все как на духу – на меня начали заглядываться девушки, гораздо моложе моей женушки, чего раньше не наблюдалось.

– Ты не качаешься каждый день, а накачиваешься… водкой, пивом и еще какой-то дрянью под самую завязку, – отбрила меня Каро.

– Так ведь на фирменные качественные напитки у меня денег не хватает. Ты не даешь. Уже больше месяца питаюсь святым духом и от щедрот моих друзей.

– Пора научиться самому зарабатывать. Хотя бы на свое пойло. А что касается твоих так называемых друзей, то уж лучше бы ты якшался с бомжами.

– Я учусь, – скромно потупив глаза, я кивком головы указал на футляр с кларнетом, который сиротливо лежал на крохотном диванчике в стиле «ампир»; кухня у нас была огромной, поэтому и своими размерами и обстановкой чем-то напоминала фешенебельный бар. – Еще немного и… Между прочим, студентам полагается стипендия.

– Вместо стипендии, мой дорогой, получи выходное пособие… – Порозовевшая от праведного гнева Каролина достала из кошелька несколько зеленых бумажек с изображение американского президента и швырнула их едва не в лицо мне. – И чтобы я больше никогда тебя не видела. Никогда! Убирайся с моих глаз. Сгинь, провались в преисподнюю! Все официальные хлопоты на предмет развода я беру на себя, можешь не беспокоиться.

Я не поленился, слез со стула, присел на корточки, подобрал купюры, вернулся на свое место и с нарочитой медлительностью сосчитал, слюнявя пальцы.

– Маловато, – сказал я сокрушенно. – Неужели я был так плох? Даже мальчикам по вызову платят больше. Кстати, напомню, вдруг у тебя с памятью сейчас нелады, что ты моя жена – ладно, пока жена; мы ведь еще не развелись официально – и все вместе нажитое должны разделить пополам. Уточняю – это не мое личное мнение, так гласит закон.

– Вместе нажитое!? – Мне показалось, что Каролину сейчас хватит удар; но она собралась с силами и продолжила: – Ладно, поделим, если ты так желаешь. Где у нас ножовка? Впрочем, о чем я спрашиваю… На моей памяти ты ничего тяжелее стакана с водкой в руках не держал. Думаю, что ты понятия не имеешь, как она выглядит, и уж тем более не знаешь, где лежит. Хозяин… – Это слово Каролина выговорила так, словно выплюнула надоевшую жевательную резинку.

– Зачем тебе пила? – спросил я с подозрением.

– Что значит, зачем? Как ты сам предложил, будем делить совместно нажитые материальные ценности.

– Это как? Что-то я не врубаюсь…

– Куда тебе с твоей похмельной башкой… Очень просто. Мы перепилим пополам твой саквояж и этот гнусный кларнет – где он? а, уже вижу – за который ты при покупке отвалил денежек как за рояль. Между прочим, моих денежек. Это все, что мы с тобой вместе нажили. Пардон, ошибаюсь. Я забыла про твои новые шмотки, но трусы и рубашки делить пополам не будем. Я щедрая, забирай все целиком.

Каролина решительно шагнула к дивану – явно с намерением совершить надругательство над моим сокровищем. Я схватил футляр с кларнетом и прижал его к груди как беспомощного младенца, готовый защищать свое достояние до последнего.

Насчет денег, которые я заплатил за кларнет, она была права. Тут уж ничего не попишешь. Уж больно хорош был инструмент, старинный. Он мне понравился с первого взгляда.

Как мне сказали, кларнет принадлежал одному талантливому музыканту-еврею, который просто забыл его, уезжая на историческую родину, в Израиль. Старческий склероз.

А когда вспомнил, – уже будучи в Хайфе – у дальних родственников музыканта, оставшихся на первой, не главной родине, где он имел несчастье родиться, вдруг тоже что-то случилось с памятью. Они так и не вспомнили, брал он с собой кларнет или нет.

В общем, я купил потерянную вещь, овеществленный фантом. Как уже говорилось ранее, за большие деньги – ушлые родичи рассеянного эмигранта умели торговаться, в отличие от меня. Но все равно на приобретение кларнета я потратил сумму вдвое меньшую той, которую выцыганил у Каролины.

А обмыть покупку? Как же без этого? Инструмент сломается. Или сопрут. Народные приметы надо уважать. Что я и делал… почти неделю. Но про то Каро, конечно же, не знала, так как была в отъезде по делам фирмы.

– Спасибо тебе, дорогая. За все спасибо. – Меня неожиданно обуяла гордыня. – Ты права, нам нужно расстаться. Я не могу жить с женщиной, у которой вместо сердца калькулятор.

– Это у меня калькулятор!? Да как у тебя язык поворачивается говорить такое!? – вспыхнула Каролина; и тут же сразу остыла. – Господи, что я несу? Бред какой-то. Опять он развел свою обычную демагогию, чтобы все спустить на тормозах. Нет, на этот раз у тебя не выгорит. Такие номера со мной уже не катят.

– С каких это пор? – поинтересовался я не без ехидства.

– С тех самых, – туманно ответила Каролина. – Проваливай! Я сказала час на сборы, – она снова посмотрела на свой золотой швейцарский хронометр, украшенный бриллиантами, – значит, час. И ни минутой больше. Все, разговор закончен.

– Печально… – Я изобразил уныние, смешанное с отчаянием. – А я так тебя любил…

– Вот именно – любил, – фыркнула Каролина. – Мне твоя любовь уже вот где сидит. – Она почему-то показала не на сердце (где еще может обретаться такое светлое чувство?), а на свое горло, чуть ниже кадыка, словно я был безразмерным пельменем, застрявшим в пищеводе.

– Как ты не права… – продолжал я свою партию несчастного, убитого горем человека.

– Ну, знаешь!… – У Каро не хватило слов из нормативной лексики, и она выдала несколько крепких словечек; правда, сквозь зубы, так, что я не расслышал, но смысл сказанного понял. – Не притворяйся сиротой казанской. Ты волк в овечьей шкуре. Хитрый, кровожадный и беспринципный.