Я требую… свадьбу! - Ким Лоренс

– Разумеется, меня информировали. Мне сообщил эту ужасную новость адвокат твоего брата. И да… сестра той женщины прислала письмо… написанное от руки… очень неразборчиво, – добавил он, презрительно хмыкнув.

Айво покачал головой, ощущая смесь всепоглощающего гнева и чувства вины одновременно.

– Так ты знал? – На его шее задергался какой‑то мускул. – И до сих пор не счел нужным сказать мне?

– Какой был в этом смысл, Бруно?

Казалось, Сальваторе не заметил, как он его назвал, тяжелые веки опустились на горящие темным огнем глаза.

– А тебе не приходило в голову, что я мог захотеть поехать на похороны?

Поехал бы он?.. Но теперь он этого никогда не узнает, подумал он с горькой иронией.

– Нет, не приходило. Все было кончено много лет назад, когда он перестал быть твоим братом… – Губы старика скривились. – Ты ведь не лицемер, правда?

Айво медленно поднял голову, его темные глаза остановились на лице Сальваторе: сейчас оно казалось мертвенно‑бледным; только подергивающийся на подбородке нерв придавал ему жизни.

Он покачал головой, словно желая проснуться.

– Бруно связался со мной полтора года назад. Он хотел встретиться. – Тупо уставившись куда‑то вдаль, Айво не заметил, как по лицу деда пробежала тень.

– И вы встретились?

Айво повернулся. Если бы любовь, которую он чувствовал к брату, действительно умерла, неужели сейчас он мог бы испытывать такую боль?

Отогнав от себя эту мысль, он глубоко вздохнул и расправил плечи. Мужчина должен отвечать за свои поступки.

– Нет.

Чего, вероятно, он никогда не сможет себе простить. Его брат протянул ему руку, а он отверг его… и почему? Потому что по‑прежнему носил с собой детский гнев и обиду? Потому что хотел наказать Бруно?

Презрение к себе тошнотворно подрагивало в животе, усиливая чувство вины. Дело в том, что он закрыл глаза на дезертирство, но не смог простить лжи, которая поддерживала в нем надежду.

– Я думал, он сдался… – задумчиво проговорил Сальваторе, потирая серую щетину на подбородке.

– Сдался?..

– Бруно держался в стороне после того, как я добился судебного запрета на встречи, но письма продолжали поступать… какое‑то время. – Сальваторе нахмурился. – Когда же это было?.. Ладно, не имеет значения… но все прекратилось после того, как мои адвокаты предупредили его, что, если он снова попытается вступить с тобой в контакт, я лишу наследства вас обоих и это будет его вина.

Айво отчаянно пытался понять, что сейчас услышал.

– Так он возвращался за мной?

Сальваторе хмыкнул.

– Хотел получить опекунство, представляешь?

Выражение лица старика говорило Айво о презрении к этой идее, но Айво не обратил на эмоции деда внимания. Так, значит, Бруно не лгал, он не бросил его.

– Значит, он за мной все же вернулся…

Сальваторе нетерпеливо щелкнул пальцами.

– Как будто суд ему бы это позволил… с его‑то пристрастиями.

– С какими пристрастиями?

– Не думаю, что ты это знаешь, но твой брат одно время баловался наркотиками. В школе он попал в плохую компанию и был пойман с небольшим количеством… достаточно почистить под ковром, но запись осталась.

– Наркотики? Бруно? Чушь какая…

Разве что мимолетный эпизод. Ни малейшего намека на этот скандал не доходил до Айво… но что еще могли от него скрыть?

Он отказался от своего брата, но тот не сдался. Это открытие оставило в его рту сладковато‑горький привкус.

Слова Сальваторе наводили на мысль, что Бруно не просто вернулся, он боролся, он протянул ему руку… но Айво оттолкнул ее. Чувство вины словно сжало вокруг него свои щупальца, заключив в клетку.

Все, во что верил Айво, перевернулось с ног на голову.

И тогда Сальваторе нанес следующий удар:

– Ребенок…

Айво резко повернул голову.

– Какой ребенок?

– У твоего брата есть ребенок… мальчик… – Дед нетерпеливо взмахнул рукой. – Не важно, как они его назвали… Вот почему я хочу, чтобы ты поехал в Шотландию, на остров Скай. Полагаю, ты знаешь, что твой брат жил там в какой‑то лачуге… вероятно, даже без электричества и горячей воды. Я хочу, чтобы ты привез этого ребенка. Его место здесь, с нами. Его отец, возможно, был дураком, но ребенок – Греко, и у него есть наследство.

– Как… – Айво прикрыл глаз и ощутил нервный ком в горле, – как они умерли?

– Несчастный случай при восхождении… очевидно, они были в связке. Свидетель рассказывал, что они слышали, как он умолял ее обрезать веревку, но она этого не сделала.

Впервые Айво показалось, что он услышал в голосе деда какие‑то чувства, когда он хрипло добавил:

– Айво всегда был безрассуден, – и закрыл глаза.

– Бруно всегда любил горы, – тихо сказал Айво. Мягкость, с которой он произнес имя брата, подействовала на Сальваторе как разряд тока.

Его глаза распахнулись от гнева.

– Именно это я и сказал! И посмотри, к чему все привело! Если бы он не лазил по этим чертовым горам, то никогда бы не встретил свою горшечницу!

Изрядное преувеличение, но Саманта действительно была за тысячу миль от безупречно ухоженных моделей и светских львиц, с которыми раньше встречался Бруно. «Любовь с первого взгляда», – сказал он.

Как будто у него не было выбора! Айво не верил в это ни тогда, ни сейчас.

Это оправдание для слабого человека – человека, которым Айво никогда не хотел быть. Выбор есть всегда. Но почему‑то уверенность, с которой он жил всю жизнь, сейчас прозвучала менее убедительно.

– Я говорил с адвокатами, но нарушить завещание невозможно.

– Значит, есть завещание… и что там написано? – поинтересовался Айво, хотя сейчас он мог думать только о Бруно и о том, что он его не предал. Брат все же сражался за него, хотя и безуспешно.

– Не имеет значения, – сказал Сальваторе.

Айво так не думал, но промолчал. Он размышлял о сыне Бруно. Он повернулся спиной к брату, но не мог повернуться спиной к племяннику!

– Они были молоды… молодые никогда не думают о смерти, а эта Хендерсон… ее сестра…

– А у нее есть имя?

– Какое‑то шотландское… Фиона… или нет, Флора, кажется.

– И она является законным опекуном ребенка?

Айво понял: ему приятно, что у Бруно есть сын, что какая‑то его часть продолжает существовать в нем. Возможно, со временем это станет утешением, когда боль утраты не будет такой острой, а чувство вины таким разъедающим. Сейчас ему нужно было сосредоточиться не на чувстве вины, а на ребенке, оставшемся без отца.