Между ветром и песком - Ольга Антер

пути, прохладным после долгой ночи, после бури, перевернувшей каждую песчинку девятьсот и еще девять раз. Когда солнце взберется по рыжему небосводу, караван остановится, укроется в тени убежища. У людей будет несколько часов, чтобы умыться раскаленным песком и подремать посреди изнуряющего зноя под боком у холодного, как камень на дне реки, ящера.

Насколько привычно для арахов, настолько же унизительно и противно для нее. Аори с отчаянием вспоминала о чистом, наполненном холодом и покоем море Фаита, в котором она так и не искупалась. Сейчас возможность нырнуть в прохладную глубину казалась далекой, недоступной сказкой. Сном. А вот возможность больше никогда его не увидеть едва не сбылась вчера, когда будущая буря принялась размывать границу между небом и землей.

Но караван нашел Аори раньше, чем она смирилась с поражением. Ей дали воды, ее накормили, – то малое, что караван мог себе позволить потерять. С нее не потребовали платы. Но припасы не возникают из воздуха. И, если чужачка останется, уменьшится доля каждого араха.

Темнокожий тоо не настолько сентиментален или глуп, что, в целом, едино. Потому его караван и ходит семнадцатый год между Таэлитом и Ше-Бара, городом, в который не пускают изменяющих.

Птица резко завалилась на крыло, ушла вниз по широкой дуге, заметив что-то интересное. Аори проследила за ней взглядом, не в силах понять, как в раскаленной пустыне может существовать что-то живое. Хотя, впереди, за дюной, уже виднеется край скалистого отрога. Значит, недалеко и до убежища, и до воды, и до всех тех, кто без нее не может обходиться.

Дорога вильнула, описывая неполный круг. Древние, похоже, не совсем дружили то от с головой, то от с архитектурными мыслями в ней, раз каждый раз добавляли петлю перед незначительной сменой направления.

Караваны никогда не срезали Священный путь.

Песок внутри полукруга лежал идеально ровно, словно вода на поверхности тишайшего омута. Аори, поежившись, внутренне согласилась с предусмотрительностью арахов. Один шаг – и тебя утянет внутрь. Песок сыто отрыгнет парой пузырей, и под рыжим небом снова раскинется безмятежная шершавая пленка.

Миновав поворот, ящеры двинулись дальше.

Теперь дюна не скрывала гряду от нетерпеливых взглядов. Там, впереди, – отдых. Там найдется достаточно чистой воды для людей, и еще больше – не такой чистой, но вполне пригодной для ящеров и омовения. Даже тоо, поддавшись общему настроению, лишний раз тронул шесты, понукая вожака. И, спустя пару секунд, осадил его, вызвав негодующий рев.

Над грядой поднимались жирные струи дыма. Так не горит древесина даарше, столь редкая, столь ценная, что святотатством было бы сжигать ее бездумно. Так не горит каменный уголь, привезенный в плотном мешке на боку ящера, с величайшим тщанием отмеренный и сложенный пирамидкой в одном из очагов убежища.

Так горит черное масло. Кровь земли, что взрывается от малейшей искры и насылает смерть на все, чего коснется.

Тоо поднял руку с двумя вытянутыми пальцами и отрывисто свистнул. Ящер в боевой выкладке тут же вырвался из строя. Их в караване было всего два или три – нагруженных вьюками меньше прочих, но с щитками из многослойной кожи на морде, груди и боках. На концах хвостов сияли шипастые металлические шары. Шуким не пожалел бы золота и на стальную броню, но тогда в первый же полдень караван обзаведется годовым запасом жареного мяса.

Обогнув вожака, ящер устремился вперед крупными неуклюжими скачками. Арах в белой накидке соскользнул с высокого седла, укрываясь за ним от возможной угрозы. В правой руке он сжимал короткое метательное копье, а левой вцепился в седельный ремень. Ящер высоко подкидывал зад при каждом скачке, но невысокий арах держался, как влитой.

Смуглые жители пустыни напоминали Аори детей. Даже, скорее, подростков в тот период, когда костяк резко вытянулся, а мышцы и жир за ним не успели. Вот и получилось что-то с длинными руками, ногами и непропорционально крупной головой.

Только лица с тонкой, как пергамент, кожей были совершенно не детскими. Черные глаза горели живым огнем под низкими бровями, губы то сжимались в узкую ленту, то изгибались в хитрой усмешке, то приоткрывались, чтобы выпустить звуки напевной речи. Чип может совершить чудо и научить словам незнакомого языка за одну ночь, но куда ему до этой чувственной гармонии…

Ящер поравнялся с первым скалистым гребнем, поднявшимся из песка, словно спина огромного каменного собрата. Арах придержал зверюгу и приподнялся, осматриваясь.

Никого, ничего. Он обернулся и вскинул левую руку, подавая сигнал каравану.

Не на пустом месте рождается буря. Не возникает она сама собой в небе – секунду назад еще ясном, а теперь затянутом тьмой с разрядами молний в напряженном, сухом воздухе.

Буря начинается с песчинки. С порыва ветра, сдувшем ее с бока дюны. Но найти смысл жизни, скажет тебе морщинистый арах, сжимая губами изжеванную трубку, так же легко, как и первую песчинку. Осталась ли она в начале пути, или добралась до самого его конца вместе с мириадами других?

Не найти и волну, с которой начинается шторм, хотя бы потому, что она умерла, коснувшись берега. Не сорвать цветок, первым поднявшийся в пустыне после зимы.

И столь же невозможно заметить первую искру. Она пробегает по тонкой нити, по вене, вычерченной каплями черного масла на песке. И только когда взрыв вздымает его фонтаном, ты понимаешь, что искра – была.

Но уже слишком поздно.

Визг обожженного ящера ввинтился в уши. Он встал на дыбы, колотя себя передними лапами по охваченной пламенем морде. Хвост хлестал из стороны в сторону, как бешеный, и шар на его конце бил по песку и плитам.

Арах не удержался на спине пляшущей рептилии и с воплем сорвался прямо в облако из песка и каменной крошки. Спустя несколько мгновений мерзкий хрустящий звук оборвал этот крик. Ополоумев от боли, ящер бросился вбок по пологому боку дюны, на ходу вспахивая песок объятой пламенем мордой.

Вожак взвыл громче собрата. Аори машинально схватилась за ремень, но ее тут же дернули вниз с такой силой, что пальцы соскользнули. Не успев сгруппироваться, она плашмя упала на песок. Рядом бухнулся ящер, спрятал морду под бронированной лапой. Жилистый, но, как выяснилось, невероятно сильный тоо прижался к его боку. Языки пламени отражались в двух изогнутых, как молодая луна, саблях.

Зло выплюнув пыль, Аори тряхнула головой и вскочила на корточки. Пригибаясь, она осторожно выглянула из-за навьюченных на вожака тюков.

По боку ящера тянулась длинная цепочка с свисающими вниз металлическими лепестками. Аори все удивлялась, зачем нужно такое украшение в пути. А сейчас, неожиданно,