Реки золота - Адам Данн

Я зарабатывал на жизнь фотографией мод. Во всяком случае, у меня был такой план, пока рынок искусства не рухнул четыре года назад — что стало предвестием еще худшего положения вещей. У меня был талант, связи, было портфолио, состоявшее из девиц, которых я знал и подцепил. Однако взгляд таких типов, как Маркус Чок, привлекали мои городские пейзажи, игра света и тени в долгом движении, оживление фасадов и перекрестков. Эту технику я разработал с X, но думать об этой девушке сейчас не хочу. Иначе потянет пропустить стаканчик. Потом другой. Ладно, еще успею помучить себя воспоминаниями. Сейчас нужно заниматься делом. Ежемесячный тираж журнала «Раундап» доходит до миллиона. Как мне эти люди ни противны, нужно зарабатывать деньги.

— Что именно вы ищете?

— Нам требуется нечто такое, что ты сделал для «Диазинона», голливудского выпуска, — шепелявит Фэбрайс и переводит взгляд к своему пейджеру.

«Диазинон» — собрат журнала «Малатион», издаваемого для Западного побережья. Прошлой весной меня отправили туда в недельную командировку. Мне повезло получить деньги до того, как главного редактора обнаружили в чужом доме с двумя голыми подростками, один был уже в ступоре от передозировки наркотика. Отношения между журналами после этого изменились, хотя об официальном разрыве слухов не было.

— Только чуть поменьше… движения, — ледяным голосом брюзжит Джонетта, отрывая последнее слово.

— Да, Ренни, мы ищем тот же эффект проносящегося города, но он не должен отвлекать от Джонни и Миюки. Чуть поменьше движения на заднем плане, чуть больше контраста, чтобы сосредоточить фокус на актерах и одежде. Ты понимаешь? — властно говорит Чок, подбавляя профессиональной искренности.

«Мерзавец! — хочется мне прорычать ему. — Можешь ты хотя бы произнести слово „фотография“, или тебе нужны люди, которые будут делать это за тебя?»

Но я говорю:

— Конечно. Вам нужно что-то несколько более смягченное, менее светлое; может быть, поменьше световых пейзажей?

— Нам не нужно никаких световых пейзажей, — говорит Джонетта холодным, неженственным голосом.

Приятно видеть, что Джонетта не прониклась ко мне теплыми чувствами. Нужно иметь возможность рассчитывать на что-то в жизни.

Джонетта безжалостно продолжает:

— Да и как ты их делаешь, просто снимаешь из окошка едущего так…

Приносят еду — это позволяет мне отвлечься. Глаза бы мои не смотрели на поданную брускетту, но я делаю несколько глотков, чтобы казаться занятым. Кроткая Диана, выглядящая так, будто целую неделю не спала и не ела, готова впиться зубами в свое каламари, но тут Чок внезапно отправляет ее с каким-то бессмысленным поручением. Фэбрайс никак не перестанет возиться со своим пейджером — возможно, назначает встречу на Сплэше. Джонетта свирепо смотрит из-под черной челки, зазубренный конец ее ножа, с которого каплет кровь, обращен в мою сторону. Я был бы рад находиться где угодно, только не здесь.

Вот так это происходит.

Существуют мгновения такой неожиданной синхронности, что заставляют тебя верить в Бога. Это хорошее мгновение. Мой телефон в кармане пиджака два раза вздрагивает — значит, Принц Уильям готов увидеться со мной, и у него есть адреса точек на будущую неделю. Это оправданный повод побыстрее закончить данную встречу, если она станет совершенно непереносимой. Бизнес есть бизнес.

Тут Маркус Чок говорит:

— Ладно, Ренни, сентябрьская обложка твоя. Двадцать тысяч. Распишись здесь.

Тут мой телефон издает негромкий звук индонезийского гамелана. Должно быть, звонит Л. Время эта женщина угадывает до жути точно. (Думаю, она настоящая ведьма.)

Теперь мне просто необходимо убираться отсюда. Я делаю вид, будто читаю договор, но мой взгляд привлекает лишь сумма гонорара. Ставлю своей титановой авторучкой подпись внизу каждой страницы и отдаю их Маркусу Чоку; тот молча расписывается и возвращает мне мой экземпляр договора. (Пожалуй, цифровым подписям пора уже стать официально приемлемыми; чертовы юристы!)

Дальнейший разговор становится пустопорожним; главное дело сделано, мое присутствие необязательно, возможно — даже нежелательно. Это ощущение обоюдно. Обед заканчивается словно в тумане. Я оказываюсь снаружи на тротуаре, пытаюсь остановить такси, проверяю сообщения по мобильнику и вволю затягиваюсь сигарой. Мне везет; я останавливаю «форд»-«фризскую корову». Самое лучшее такси, когда я один. Хотя они хороши, безупречны и все такое прочее, эти раздельные сиденья делают развлечения позади почти невозможными. Если садишься на сиденье третьего ряда с женщиной, то рискуешь навлечь на себя гнев обозленного водителя, которому известны твои намерения, и он: а) боится из-за вас быть оштрафованным полицейскими, б) опасается, что вы там нагваздаете и ему потом придется убирать, или в) хочет понаблюдать. Поскольку в такси появляется все больше и больше видеокамер, не стоит нарываться на скандал из-за чего бы то ни было, кроме оплаты (если только ты не в деле с водителем).

Прежде всего главное. Недолгий разговор с Принцем Уильямом, и мы уславливаемся встретиться в баре на Брум-стрит в десять. Мне это удобно — оттуда почти прямой путь через город от того места, куда я сейчас направляюсь, и бар приличный, но не фешенебельный, недорогой, но классный. Принц скажет адрес новой точки, я сообщу его своим клиентам — потребителям «особого» и добавлю «легкие сорок» к тем двадцати, за которые только что расписался у Маркуса Чока. Люблю, когда дни получения легальных и нелегальных доходов совпадают.

Уделив внимание доставке, я обращаюсь к незабываемому удовольствию. Л хочет попозже избавиться от человека, считающего себя ее женихом, и не сможем ли мы встретиться на своем обычном месте примерно в половине одиннадцатого?

Вот так это происходит.

«Фризская корова» с ревом мчит по Пятьдесят седьмой улице, резко сворачивает на Седьмую авеню, бросив меня с моей эрекцией в неудобную позу на подлокотник дверцы, и мы едем через неоновый ад Таймс-сквер.

«Капитале» — современный храм для развлекающихся снобов; как он держится на плаву, не представляю. Остановившись перед этими колоннами с каннелюрами, этими величественно высеченными буквами, гласящими «Сберегательный банк „Бауэри“» (очаровательное наследие прошлого — никто больше не сберегает при нулевом процентном доходе), проходишь мимо каменных львов и каменнолицых охранников в замечательный главный зал с коринфскими колоннами, фризами, мозаиками и гелевыми пятнами.

Здесь дети привилегированных папаш хихикают, рисуются, сопят и флиртуют, их освещает сотня лампочек для удовольствия плотоядно глядящей публики постарше, которой по карману такое заведение. Здесь каждый банкир — паша, каждый управляющий фондом — хан. Это территория носителей фамилий, пишущихся через дефис, уединенных мест и гектаров изнеженной, пышной, полуобнаженной плоти. Она либо вызовет у вас тошноту, либо возбудит. Либо то и другое.

Здесь я и обитаю, как по желанию, так и по необходимости. Может, мне это не всегда по душе, но я научился плыть по течению.