Моё прекрасное алиби - Чингиз Абдуллаев

— Вызывай наших ребят, поедем пообедаем, —распорядился Ильгар. Гасан поднял трубку телефона.

Не люблю, когда меня зовут таким способом. Чувствуетсяпочерк бандитов. Никакой конспирации, никакой подготовки. Приезжай, говорят, исидят там сразу вдвоем. Разве такие заказы делают при свидетелях. Даже приочень близких. Хотя эти двое, кажется, компаньоны.

Вообще не люблю всех этих «черных» — чеченцев, азеров,лезгин. Насмотрелся я на «черных» в Афгане, на всю жизнь хватит. Правда, впоследнее время среди заказчиков встречаются и они. Но это очень редко. Южныегруппировки имеют своих дешевых боевиков, вызывают из гор пачками, те истреляют на улицах. Правда, глупо стреляют, не серьезно. Никакой подготовки,никакого умения. Серьезные задания им поручать, конечно, нельзя, но дляустрашения азиаты вполне подходят. Налетят целой ордой, постреляют и снова ксебе домой.

Когда вызывали, я уже тогда понял — война, счеты сводят. Такпотом и получилось. Хотят, чтобы убрали лидера грузинской группировки, будто яего не знаю. Его вся страна знает. А своих посылать боятся — могутпромахнуться, ошибиться. Да и не выгодно. Другие банды знать будут, кто убралэтого Резо. Значит, нужно вызывать меня.

Не люблю я иметь дело с такими заказчиками — жадные, наглые,недоверчивые, еще торговаться начинают, как на базаре. Недавно нанимала меняодна такая группировка, тоже пытались торговаться, но я сразу ушел, не люблюспоров. Мое дело требует тишины.

Конечно, сначала я в ту квартиру не пошел. Три часа вокругходил, видел, как они своих людей отослали. На инвалида никто внимания необращал, вот к ближе и подобрался. Ребята-охранники уехали, а двое их боссовостались на квартире. На всякий случай я проверил все соседние квартиры,обзвонил, обошел. В таких делах пустяков не бывает. Может специально менявызвали мои бывшие заказчики, хотят убрать, об этом тоже всегда помнить нужно.Тем более, если заказчиков двое. Правда, все было нормально, и я пошел навстречу.

Сначала заехал в соседний переулок, остановил свойинвалидский «запорожец» и переоделся. Потом еще раз проверил подъезд и поднялсянаверх.

Молодой мне сразу не понравился, платить отказывался,ругался. Другой постарше, видимо, поопытнее. Но и этот сначала опасался, деньгидавать боялся. Дурачок, не понимает, что смываться я не буду. Не выгодно. Одинраз продинамишь, второй раз получишь пулю в лоб. Честным быть вообще трудно, ноэкономически выгодно. Говорят, это девиз американцев. Не знаю, в Америкеникогда не был.

Конечно, я знаю, что я сукин сын. Но у каждого сукина сынадолжны быть свои принципы, иначе трудно вообще существовать в этой системеценностей.

Я ведь не всегда был таким. В свое время я был офицером,командиром роты десантников, неплохим снайпером. В восемьдесят восьмом, ужеперед самым окончанием войны меня угораздило поехать в эта командировку вДжелалабад. Тогда там шли тяжелые бои.

И ведь ничего особенного не было. Просто мы ехали на БМП,когда нас начали обстреливать на дороге. Мины рвались совсем рядом, но мы к нимуже давно привыкли и не обращали никакого внимания. Но моя сука ждала меня наповороте. Снаряд разворотил бок БМП и хлестнул меня по руке. В первый момент ядаже не понял, что произошло. Потом вижу идет кровь. Моя кисть, оторванная,лежит на полу.

В газетах сейчас много пишут, как спасают отрезанные рукиили ноги. Не знаю, как у других, а у меня даже не пытались. Просто зажали мнерукав, чтобы перестала идти кровь, и продолжали бой. Потом в больницах врачиполгода уверяли меня, что я счастливчик, не умерший от заражения крови. Ониговорили это столько раз, что я поверил, даже оставшись без руки. А потом явернулся домой.

Вы все помните это время. Подлец Горбачев пудрил всем мозги,обманывая весь мир и свою страну. Везде стали переходить на талоны — икарточки. В магазинах ничего не было. Рубль обесценился, а мне платилинищенскую пенсию инвалида 2-й группы. Правда, успели дать бесплатный«запорожец» как участнику войны. Но от этого легче не было.

В общем у меня была неплохая жена. Немного взбалмошная, нонеплохая. Неплохая, пока у меня обе руки были на месте. Я пытался устроиться наработу, но кому я был нужен? Тогда еще даже не было частных сыскных бюро, и мойопыт просто пропадал.

Жена терпела год, два, а потом ей все надоело. Мы и раньшеругались; как принято в обычных семьях. А теперь жизнь стала просто невыносимой.

Она начала измываться над ребенком, моим единственным сыном,крича, что он отродье своего отца-неудачника. Причем сына она, конечно, любилапо-своему, но при мне обращалась с ребенком демонстративно грубо, бросала емуеду с криками «на, подавись» или толкала его, когда он оказывался на ее пути.Ребенок начал пугаться, заикаться, но ее уже трудно было остановить.

Может, она была права. Кому нужен такой инвалид, как я. Ажить на мою пенсию и ее зарплату мы не могли. Я терпел ее издевательства почтидва года, но когда она однажды снова начала пилить меня, уверяя, что неудачновышла замуж, я вспылили наговорил ей кучу гадостей. Она потеряла голову, послемоего ранения она была словно не в себе и бросилась на меня. Ногти у нее всегдабыли длинные, и она буквально исполосовала мне лицо сверху донизу.

Правой рукой я мог ее только оттолкнуть, а потом оделся иушел из дома. Навсегда.

Хорошо еще, что корешей много было по прежней службе вАфгане. Вскоре повсюду стали возникать частные сыскные бюро, и я нанялся в одноиз таких учреждений. Хотя работал я там мало — месяцев пять. Вскоре меня нашелРябой и предложил мне попробовать на новой работе.

Конечно, сначала я боялся. Очень боялся. Одно дело, убитьчеловека, душмана там, в Афгане. Другое дело, здесь, в Москве или Ленинграде. ВСанкт-Петербурге убийств такого рода быть не может, там все благородные, а вотв моем родном Ленинграде теперь людей убивают просто так, среди бела дня.Помню, как все бежали голосовать за Собчака — герой, оратор, такой борец задемократию. А я тогда всем говорил, — что он дерьмо. В партию вступил ужево времена Горбачева всего на год и тут же вышел. А болтунов я всегда не любил.Когда он повышал голос и начинал благородно обличать кого-то, я вспоминалнашего лейтенанта Абрамова. Тот тоже всегда любил обличать, а сам прятал отребят сало и тушенку. Вот с тех пор и не люблю обличителей и борцов за идею.Всегда прикрывают своей борьбой шкурный интерес. Правда, есть несколько святых,но не о них речь. Теперь, конечно, все в один голос ругают Собчака, припоминаютему все прежние грехи. Раньше думать нужно было, когда этого обличителявыбирали. Кричали даже: такого в президенты, такого в премьеры.

Сильно сказал? Ничуть. Мне моя сука-жена все время говорила,что я ничтожество. А вот Собчак настоящий мужчина. «Под такого я леглабы», — говорила она мне, намекая, что все равно рано или поздно мнеизменит. И вы хотите, чтобы я любил этих демократов? Не будь этих перемен,совсем по-другому сложилась бы и моя жизнь. Как мой дедушка, я был бы частым гостемпионерских и комсомольских сборов, когда ветераны войны рассказывают о своемгероическом прошлом. Участник войны, боевой офицер, к тому же инвалид — вбывшем Советском Союзе мое будущее было гарантировано. Хорошая работа, накоторую можно вообще не ходить, приглашения на все торжественные мероприятия,квартира, машина, дача — все вне очереди. Все для инвалида войны. В разрушеннойРоссии мне могли показать только кукиш. И посоветовать идти зарабатывать деньгисамому. На мою инвалидскую пенсию я мог купить только два кило колбасы илипрокатиться на такси до аэропорта.