Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки - Дмитрий Станиславович Хаустов

люди весьма обеспеченные, но не богатые. Впрочем, богатства их лишило лишь неблагоприятное стечение обстоятельств. Будущего писателя назвали в честь деда – Уильяма Сьюарда Берроуза I, изобретателя счетной машины (англ. adding machine; на самом деле он ее усовершенствовал: прежде счетные машины давали разные результаты в зависимости от скорости вращения ручки, Берроуз этот недостаток исправил){21}. Основатель фирмы Burroughs сильно пил. «Мой дед, которого я, конечно, никогда не видел, умер здесь, в Ситронелле, в сорок один год от туберкулеза. Прекрасная гробница пуста»{22}.

Фамильная история нашла в писателе причудливое отражение. В берроузовском имени жил его дед-изобретатель, в его голосе и манере одеваться узнавался дед по материнской линии Джеймс Видеман Ли из Джорджии, методистский проповедник и истинный южанин. А в будущих рискованных увлечениях писателя можно было увидеть его дядю – морфиниста Горацио Берроуза. Дяде, который жил во времена легальных опиатов, эта пагубная страсть давалась легко. По иронии судьбы в год рождения Уильяма С. Берроуза они были запрещены актом Харрисона. Через год после этого, в 1915-м, Горацио Берроуз покончил с собой. Ему было 29 лет.

Наследство Берроуза-изобретателя оказалось не особенно большим, и семье пришлось открыть собственное дело – магазин сувениров Cobble Stone Gardens. Доходов вкупе с наследством хватало с лихвой: у семьи были загородный дом и многочисленная прислуга (нянька, повар, горничная, садовник – «У нас на заднем дворе мой отец с садовником Отто Белью устроил садик с розами, пионами, ирисами и рыбным прудом»{23}). После переезда в пригород Сент-Луиса в 1925 году Билли Берроуз пошел в новую школу – John Burroughs Schools (в названии фигурирует не родственник, а однофамилец). До переезда он учился в муниципальной школе. Ни там, ни там Берроузу не везло с окружением: сверстники его не любили, он был одинок. В школе Джона Берроуза у него все-таки появился первый и единственный друг – Келлс Элвинс, и он-то как раз был популярным, красивым и атлетичным мальчиком.

Берроуз будет дружить с Элвинсом до самой его ранней смерти. Совместно с Келлсом Билл впервые попробует себя в литературном деле. Барри Майлз даже напишет, что «совместная работа [эта и все последующие. – Прим. авт.] стала для Берроуза ключом к писательству»{24}. Сам Берроуз, как всегда, иронизировал: «В детстве я хотел быть писателем, потому что писатели богатые и знаменитые. Болтаются где-нибудь в Сингапуре или Рангуне, курят опий, вырядившись в желтые эпонжевые костюмы. Нюхают кокаин в Мейфэре, лезут в запретные болота с верным юным туземцем, живут в туземных кварталах Танжера и курят гашиш, томно поглаживая ручную газель»{25}. Так говорил пожилой писатель. Ребенку все это виделось иначе.

Памятью о детском открытии литературного творчества полон поздний роман «Порт святых» – почти что линейная и относительно ясная, по берроузовским меркам, проза о юности и воображении, где мимолетные впечатления, смешанные до неразличимости с дешевой приключенческой литературой и миром сновидений, открывают портал в свободный, опасный, эротизированный мир диких мальчиков. Главный герой Одри Карсонс «в шестнадцать был во многих смыслах слова старше своих лет. Он уже обладал характерными для писателя знанием себя и отвращением к себе, а также чувством Божественной вины, пронизывающей творение, которую ощущают все писатели»{26}. Юный носитель таких на удивление взрослых оценок – не столько выдуманный Одри, сколько выдумывающий Уильям, из середины 1970-х оглядывающийся на детство, умело, по-прустовски сплетающийся с ним до неразличимости.

Первой публикацией четырнадцатилетнего Билла стала статья в школьной газете John Burroughs Review за февраль 1929 года; она называлась «Персональный магнетизм» и представляла зарисовку о гипнозе в рекламном стиле (так проявился ранний интерес писателя к экстрасенсорным феноменам – это было у него от матери – и к феноменам контроля). Но настоящую литературу он писал в одиночестве, для себя. Позже Берроуз вспоминал: «Я писал вестерны, рассказы о гангстерах и домах с привидениями. В общем, у меня не было сомнений, что я хочу стать писателем. ‹…› В то время я писал в духе Эдгара Аллана По – старики в богом забытых местах, все очень цветисто и, само собой, сентиментально, по всем правилам школьной прозы. ‹…› Я восхищался гангстерами, и, как большинству мальчишек в то время, мне тоже хотелось таким стать, потому что с надежными пистолетами под рукой чувствуешь себя как-то увереннее»{27}.

Билли Берроуз практиковал и другие занятия – не из типичных. Он рано, лет в восемь, освоил оружие, и, полюбив его на всю жизнь, стал регулярно ходить с отцом на утиную охоту, и даже пробовал изготовлять взрывчатку. Рассказывали, как он сидел на задней парте и наводил ручку на одноклассников – одного за одним, – будто бы целясь в них из пистолета{28}. В «Порте святых» он вспоминает «Библию стрелка», которую «прочел с религиозным благоговением, внимательно изучив все представленные там виды вооружения и выбрав те из них, которые ему хотелось взять с собой, когда он станет джентльменом – искателем приключений»{29}. Оружие тоже взялось не откуда-нибудь, а из вымысла.

Несмотря на все эти боевитые повадки, здоровье у Берроуза было неважное – до такой степени, что в какой-то момент родители решили отправить его в закрытую бойскаутскую школу Los Alamos Ranch School в штате Нью-Мексико – в этом Лос-Аламосе позже создавали ядерную бомбу. С литературой и миром вымысла там было туго: «Далеко и высоко на вершинах гор меня заставили вступить в бойскауты, съедать все, что было на тарелке, делать зарядку перед завтраком, спать на открытой веранде при нулевой температуре, проводить всю вторую половину дня на свежем воздухе, ездить на упрямой и злобной норовистой лошади два раза в неделю, а в субботу весь день. ‹…› Что бы ни происходило, все время после обеда полагалось проводить на улице – даже засекали, сколько времени каждый сидел в сортире. Я постоянно мерз и страшно ненавидел свою лошадь, мрачную чалую тварь с рыжеватым отливом»{30}.

Директором школы был Эй-Джей Коннелл, вроде бы похожий на карикатурного рейнджера с пистолетом на взводе, на деле – тот еще тип с очевидными отклонениями. Он строго следил за сексуальной жизнью подопечных, часто досматривал их без одежды, врывался в их спальни по ночам, дабы убедиться, что они не мастурбируют. На Уильяма это действовало угнетающе – и само по себе, и в связи с тем, что как раз в то время он начал осознавать себя геем. И здесь без писательства не обошлось: «Во мне проснулись романтические чувства к одному мальчику в Лос-Аламосе, и я описывал их в дневнике, который на много лет отвратил меня от сочинительства. Даже сейчас