Если влюбишься - молчи! - Светлана Лубенец

– И что в них особенного?

– У Кепы на нагрудном кармане, под «молнией», блестящим шелком вышиты три волнистые дорожки. Ну… вроде как вода… А на рукаве тем же шелком – пиктограмма, изображающая пловца с поднятой над головой рукой.

– Сашка ничего такого не говорил, – ответила Юлька. – Но, знаешь, Ксана, в темноте черное на черном можно и не заметить.

Через несколько минут девчонки напрочь забыли о «плевках» с их пиктограммами, потому что были нарасхват: их приглашали танцевать и свои ребята, и одиннадцатиклассники, а с Оксаной умудрился потанцевать даже неизвестно откуда вывернувшийся Кепа.

В понедельник с синевой под глазом в школу пришел Илья Веретенников.

– Ну вот! – торжественно заявила подругам Юлька. – В субботу на дискотеку притащились «плевки», а сегодня Илюха – с та-а-ким фингалом! Не понимаю, почему парни не соберутся все вместе и не взгреют этих негодяев?

– А кому собираться-то? – как-то не по-доброму улыбнулась Анжела. – Твоему Сашке-интеллигенту да математику Феклистову?

– Мне кажется, Илья с Сохадзе вполне бы могли…

– Кишка у них тонка, – вдруг зло процедила Анжела.

Оксана с удивлением посмотрела на подругу, которая несколько нервно постукивала по парте пальцами, но ничего не сказала. Все знали, что Анжела Решетилова – человек настроения, и иногда ее лучше не трогать. Когда она бывала не в духе, ей боялась возражать даже Надежда Ивановна.

Оксана решила, что ее «кишка», в отличие от той, какая была у Веретенникова и у Сохадзе, абсолютно не тонка и потому пора начать действовать. Вечером она непременно поговорит с Кепой, и, может быть, уже сегодня что-нибудь выяснится.

Вечером выяснился только тот факт, что Кепа уехал на очередные сборы, а потому разговор с ним опять был отложен на неопределенное время.

А в 9-м «А» между тем события продолжали развиваться дальше. Одноклассников начало будоражить странное поведение Олега Сухорукова. Олег был бессменным отличником с первого класса. В 9-м «А» учившихся на «отлично» было трое: Оксана Величко, Борис Доренко и Олег Сухоруков. Но если Оксана с Борисом последнее время начали слегка сдавать позиции и иногда схватывали четверки, то Олег продолжал по всем предметам получать только «отлично». И вдруг самый «прожженный» отличник Сухоруков перестал готовить домашние задания, прогуливал школу и отказывался отвечать на уроках. Надежда Ивановна по нескольку раз на дню проводила с ним воспитательные беседы, таскала к завучу и директору, вызывала родителей, но все предпринятые ею меры успеха не имели. Наконец, отчаявшись, она назначила классное собрание, на котором просила старосту Доренко вызвать Сухорукова на откровенный разговор, чтобы как-то переломить создавшуюся ситуацию.

На собрании Доренко долго произносил длинные витиеватые фразы о долге учащегося перед государством, предоставившим возможность получения бесплатного образования, перед родителями, которых Сухоруков не сможет прокормить, когда они состарятся, потому что он, не имея хорошего образования, не сможет получить прилично оплачиваемой работы, и так далее. Надежда Ивановна ерзала на стуле за последней партой, куда специально села, решив предоставить детям полную самостоятельность. Она хотела, чтобы они просто поговорили по душам, а староста зачем-то начал стыдить и отчитывать Олега, да еще такими казенными фразами, от которых сводило скулы даже у Надежды Ивановны. Учительница сорвалась с места, чтобы прервать неуместное красноречие Доренко, но было уже поздно: Олег, опередив ее, бросил Борису: «Заткнись!» – и быстро вышел из класса.

Оксана шла с собрания и думала об Олеге. Что с ним случилось? Не иначе как несчастная любовь. Хотя вот у нее, у Оксаны, можно сказать, тоже несчастная любовь, но она же ничего, учится, как всегда. Таким образом, мысли Оксаны плавно перетекли с Сухорукова на Леню Пивоварова, который ей, в отличие от Доренко, очень нравился. Во-первых, внешне: он был сероглазым брюнетом, не слишком высоким, но пропорционально сложенным и сильным. Во-вторых, ей импонировали его спокойная выдержанность и чувство собственного достоинства, сквозившее во всех его поступках. Ей казалось, что даже «плевки» не вяжутся к нему, как к остальным, вовсе не потому, что он занимается борьбой, а именно из уважения, которое он умеет всем внушать. А еще она немножко лукавила с собой на предмет своей несчастности. На самом деле ей казалось, что она тоже нравится Пивоварову. Его взгляд иногда останавливался на ней, и тогда Леня неизменно улыбался одними уголками губ, незаметно для других, но очень явно для Оксаны. Она каждый день ждала, что он подойдет к ней, пригласит в кино, или проводит до дома, или пригласит на танец на дискотеке, но ничего такого до сих пор так и не случилось. Навязываться самой Оксане не хотелось. Она подождет еще: все-таки его улыбки что-нибудь да значат.

Оксана пнула острым носком нового модного сапожка попавшийся под ноги камешек и вошла в подъезд. В почтовом ящике что-то белело. Это «что-то» оказалось письмом в большом нестандартном конверте с лаконичной надписью «Оксане Величко». Тут же, у окна подъезда, Оксана вскрыла конверт и вынула из него две фотографии, явно сделанные с сильным увеличением. На них была изображена она, Оксана, – наклонившись над столом, она, очевидно, что-то искала в сумке. Ее фигура занимала почти весь кадр, поэтому трудно было понять, где она находится.

Оксана оглядела свой наряд на фотографиях: точь-в-точь такой, как сегодня: серо-голубые джинсы с разводами и золотистый джемперок из ангоры с воротником-хомутиком. И прическа такая же: плетеная колоском толстая коса, извивающаяся по спине. А вот сумка не ее. У нее такой нет. Юлькина, что ли? Нет, у Юльки из заменителя под крокодиловую кожу, а эта гладкая, черная, с боковым карманчиком, из которого торчит какая-то тряпка… Нет, не тряпка… Это шарфик в желто-зеленую клетку. Не может быть…

Оксана почувствовала, как у нее вспотели ладони, а к горлу подкатил противный комок. Сумка – их биологички, Эммы Петровны, и ее любимый шарфик… И находится Оксана именно в кабинете биологии. Вот же: виден кусок шторы отвратительного розового цвета. Но почему Оксана роется в Эмминой сумке? Она никогда этого не делала! Или… Вспомнив, девушка немного успокоилась. Она вовсе не рылась в сумке биологички, нет! Она засовывала туда свой двойной листок с контрольной работой. Это, конечно, тоже не очень-то красиво, но все же не так отвратительно, как копание в чужих вещах.

В тот день Оксана не успела дописать ответ на последний вопрос контрольной работы. Впрочем, она не написала бы его, даже если бы времени хватило. Честно говоря, она просто не знала ответа на последний вопрос. И она не сдала свою «контрошку» вместе со всеми, а прихватила листок на перемену. Закрывшись в кабинке туалета, Оксана списала ответ с учебника, в тот момент не очень-то задумываясь над тем, каким образом засунет свой листок в общую пачку.

Ей позарез нужно было получить за «контрошку» по биологии «пять», потому что в журнале против ее фамилии стояли уже целых четыре четверки, которые могли помешать ей закончить триместр на «отлично». Допустить этого Оксана не могла. С первого класса она, как и Олежка Сухоруков, училась на одни пятерки. Поначалу это было легко и не стоило ей никакого труда, но к восьмому классу она уже начала сбиваться на четверки. В этом году, учась в девятом, Оксана все время балансировала на грани между «четырьмя» и «пятью», что выводило ее из себя. Ей не хотелось ронять марку, она с остервенением зубрила все предметы, но проколы все равно случались. Биология особенно досаждала ей, потому что была не столько трудна, сколько абсолютно неинтересна и даже противна. Они сейчас занимались анатомией человека, и Оксану тошнило от вида вскрытой черепной коробки и системы пищеварения со свернутыми в отвратительный клубок кишками. Она никогда не смогла бы стать врачом или учителем биологии.