Человек с синдромом дна - Алина Витухновская

Моим главным детским опасением было осознание того, что этот мир — и есть окончательная и бесповоротная реальность. И что она, реальность эта чудовищна и бесконечна. Чистое осознание ада, вполне себе архетипического ада, правда в иной, несколько сюрреалистической интерпретации. Родившись, я не могла поверить в подлинность мира. Безысходность понимания настигла меня лет в шесть. И сохранилась по сию пору. Правда ныне я верю в неизбежную конечность мира. Можно назвать это сжатием или сворачиванием ада. Или же — скручиванием, уползанием вечности.

* * *

Интеллигентный человек от чего-то до конца не верит, что другой может превратить свою трагедию в пиар. Он вообще не умеет рационализировать трагедию. То есть, не понимает самоЮ природу сверхдейственной смеси — «Гешефт-гештальт». Я-то понимаю.

* * *

Глупо думать, что чудовище прячет в себе нечто ранимое. Если что и ранит его, то недостаточность своей чудовищности.

* * *

Кому-то вижусь я «носителем ницшеанской идеологии». Какая нелепость! Идеология у меня своя. К тому же — Ницше и ницшеанцы — нечто вообще непересекающееся и несовместимое.

Ницше сделал для своего века все, что мог. Для этого он уже не сделает ничего.

Да и что есть, к примеру, сверхчеловек? Всего лишь лучший среди равноубогих.

— Вы находитесь в метафизическом скиту. Я имею в виду опозиционность Бытию (простите уж за словечко), сквозящую через все, что Вы пишете и говорите.

При этом Вы ярый союзник материальности, не так ли? Власть, деньги, вот это все (репарации Бытия?)

Тут, простите в очередной раз, Фромм вспоминается с его фрейдомарксистским «Иметь или быть». Но тут вы его переплюнули.

Если я правильно понимаю, костяк Ваших текстов и Ваше целеполагание, то постулируете Вы следующее: «Иметь, но не быть».

Это онтологически очень умно, но я решительно не представляю себе, как это конкретно может способствовать реализации целей или амбиций хоть на каком либо поприще, кроме литературного. (с)

— «Иметь и не быть» — это название одного из моих старых текстов, да.

— Фромм — редкостный профан и популяризатор сомнительных концепций. Ну при чем же здесь литература?

Даже если отойти от метафизической моей цели, даже если вообще отойти от моей цели (а текст писался все-же с метафизическим прицелом), ныне могу констатировать, что «Иметь и Не быть» — это моя естественная форма существования.

Материализм в чистом виде, если угодно

* * *

Нынешняя Россия обратного отсчета не имеет. Это надо принять как данность.

* * *

Смерть — для меня явление глубоко социальное. В этом смысле — для меня не существует более ни метафизической, ни экзистенциальной смерти, ибо я их пережила и не раз. Но при этом я вижу свою социальную смерть — как смерть мира. Мира вообще. В ином же случае, в любом ином случае — она будет смертью случайного субъекта — то есть, человека. А человека в себе — мне не жаль.

* * *

Женщина, архетипическая женщина — это воспроизводящая себя готовность к смерти. Ее манифестация и легализация.

* * *

Удушающая любовь — вот, что предлагают нам психологи, психоаналитики и пр. — все эти проповедники подчинения. Конечно же, любовь — это основная декларация общества софт-насилия.

* * *

Любовь — насилие. В том смысле, в коем беспомощность нуждается в любви. Родительская любовь — это любовь к управляемой беспомощности.

* * *

1. Разве социальная и метафизическая смерть чем-то различны?

2. Как человек переживший экзистенциальную смерть может быть случайным? Означает ли здесь сама случайность недостаточную экзистенциальность? (с)

1. Конечно, различны. Социум — это абсолютная матерьяльность, в отличии от метафизики.

2. Человек, переживший экзистенциальную смерть — Не человек.

* * *

— Но ведь речь же идет о смерти, материальность социальной смерти все также метафизична. К примеру, есть ли разница между публичным харакири и достигнутой в горах нирваной?

— Нечеловек переживший смерть — человек. равноценное утверждение относительно экзистенции. (с)

— Я вижу социум, как проекцию своих метафизических амбиций. Физическое их воплощение. И себя — как некую машину для их осуществления.

С этой точки зрения мне безразлично само Обстоятельство Смерти. Или же — безразлична Смерть как Смерть. То есть, я не могу более ее ощутить-пережить. (А.В.)

* * *

Большая ошибка полагать агрессию или скажем, жажду власти — завуалированной апелляцией к любви. Ежели даже говорить на профанном языке — языке психоанализа, ежели, в качестве игры или эксперимента признать его всерьез, то стоит заметить — «тоталитарная личность» в своем апофеозе, в своем пределе — в принципе не нуждается во взаимодействии.

Здесь тоталитарность выступает как синоним самодостаточности.

К слову, любой политик — тоталитарист. И крайне правый. И левый. И либерал. Исключений нет.

* * *

Когда-то я говорила, что постмодерн закончится с первым выстрелом. Нет. Постмодерн закончиться не может. Это вопрос восприятия. Некое подобие отстраненности.

* * *

Основной политический вопрос текущего момента — это вопрос — В ЧЁМ МОЙ ИНТЕРЕС?

Как-то истосковались все по рациональности

* * *

Этический минимализм. Это тоже обо мне.

Я заметила — у каждой дочери секретаря райкома на шее бижетурийно-жемчужный узор. Так затягивается петля родины-тьмы. (О вечно-женском).

* * *

Современный мир — выдумка традиционалистов. Говоришь «современный мир» — поддерживаешь евразийство. Так уж вышло. Предлагаю ввести понятие — актуальный мир. (Актуальная политика и пр.) Реальность более не нуждается в идеологических лаптях. Актуальная реальность.

* * *

Опыт здесь — всегда — опыт смирения. Поэтому и До и После — отрекаюсь от всякого опыта.

* * *

В пику распространенным клише. Люди, сформированные потреблением ничем не хуже людей сформированных культурой. Путь к совершенству в обоих случаях лежит через «предательство» сформированного Я.

* * *

Здесь не стоит обращаться к кому-то за помощью не по причине гордыни (коя наличествует весьма), а по причине того, что-то единственное, чем может поделиться безропотное большинство — это своей слабостью.