Преданье старины глубокой - Виталий Губарев

От пристани дорога свернула на холм. Игорь и Таня шли впереди тиунов по кривой улочке мимо высоких и крепких тынов. Худая собака с поджатым хвостом неторопливо бежала им навстречу.

— Ату тя, пёс! — крикнул один из тиунов и пристукнул бердышом о землю.

Собака взвизгнула и исчезла в подворотне. Тиуны голосисто расхохотались.

Два всадника с мечами у пояса обогнали их и с любопытством оглянулись на пленников. Но всадники, судя по всему, торопились, они взмахнули плетями, кони перешли на галоп и быстро скрылись за широко распахнутыми тяжёлыми воротами кремля.

У ворот скучающий стражник принял у тиунов пленников и повёл их в княжеский терем с бесчисленными клетями и подклетями. Видно, много потрудились умельцы новгородские, когда воздвигали над Волховом этот громадный дом из брёвен.

По скрипучим ступеням Игорь и Таня поднялись в Большую палату княжеского терема.

В Большой палате после яркого утреннего солнца было сумеречно. Неясно светились ряды узких окон, затянутых тончайшей желтоватой кожей. На каждом окне — железная решётка. Просторно и пусто в палате. Вдоль бревенчатых стен тянутся деревянные лавки, отшлифованные задами воевод, бояр да богатых купцов, кои собирались здесь по слову князя вершить дела древнего Новгорода.

Велика Большая палата княжеского терема — шагов шестьдесят в длину, шагов тридцать в ширину. Игорь и Таня стояли у порога входной двери в самом центре палаты и тревожно озирались. Направо, у стены, в рост человека возвышался деревянный идол — Перун, с тяжёлым подбородком и золочёными, страшно поблёскивающими глазами. Налево, в другом конце палаты, виднелись резные двери в княжеские покои. Прямо, против этой двери, на небольшом помосте стояло дубовое кресло с высокой остроконечной опорой и закрученными к полу подлокотниками. От многочисленных окон на деревянный пол падали неясные столпы солнечного света. Пол был тщательно вымыт, на стёртых досках повсюду отпечатались царапины и вмятины от кованых сапог.

Резные двери вдруг неслышно распахнулись, и в палату быстрыми шагами вошли статный русобородый мужчина и такой же русоволосый сероглазый мальчик лет двенадцати-тринадцати. Игорь и Таня сразу заметили, что оба они одеты совершенно одинаково: на том и на другом затканное серебром белое плато с длинными рукавами, широкий золотой пояс и красные сафьяновые сапоги. У того и у другого пышно вились русые волосы.

— Бью челом, княже! — сказал стражник, стаскивая с головы шапку. — На твой суд, для твоего слова, привёл двух отроков. Поймали их ныне в посаде Великого Новгорода тиуны боярина Путяты. Не варяги ли?

Князь Олег неторопливо сел в кресло и положил руки на подлокотники. Русоволосый мальчик стал рядом с ним и прижался плечом к креслу. Его большие серые глаза заблестели от любопытства.

— Подойдите, — негромко сказал князь красивым грудным голосом.

Игорь и Таня подошли к креслу.

— Кто вы еси, отроки? — услышали они уже знакомую фразу.

— Брат и сестра, — сказал Игорь, передохнув.

Олег усмехнулся.

— Вельми похожи! Двоядцы?

— Да, двояшки…

— А какого же вы роду-племени? Варяги?

— Нет, нет, — закачал головой Игорь, — мы русские!

— Русичи?

— Да, да, русичи! — Игорь растерянно посмотрел на сестру, и она прочла в его глазах то же, о чём подумала в эту минуту сама: если сказать, что они явились в Великий Новгород девятого века из будущего, из двадцатого века, князь Олег всё равно не поверит и посчитает их сумасшедшими.

— Кто же вы еси: древляне, кривичи, уличи[13]? А может, вы из полоцкой земли или из ростовской? — задумчиво спрашивал Олег, поглаживая пальцами русую бороду. — А ещё может статься, что родились вы во славном граде Киеве или во граде Смоленске?

— Да! — обрадовался Игорь. — Так и есть! Мы действительно родились в Смоленске, а потом переехали в Новгород!

— Речь твоя вельми странная, отрок, — пожал плечами Олег, — и платно на вас чудесное, и ноговицы носишь ты не наши, — и он ткнул пальцем с блеснувшим перстнем в аккуратно выглаженные брюки Игоря.

— Ноговицы как ноговицы, — пробормотал Игорь, краснея.

В эту минуту резная дверь вновь неслышно открылась, и в Большую палату вошёл старец в длинном, до самых каблуков, тёмном платно. На его руках переливчато зазвенели золотые браслеты. В левой руке старец держал бубен.

— Зачем ты пришёл, волхв Фарлаф? — неожиданно пошевелился у кресла и сердито спросил сероглазый мальчик. — Кто звал тебя?

Старец с достоинством проговорил сипловатым однотонным голосом:

— Ты опять, княжич, злые слова речешь главному волхву Великого Новгорода!

— Не я злой, а ты злой, волхв Фарлаф! Великий Новгород знает сие и потому боится тебя, аки дурного пса!

Князь Олег остановил мальчика повелительным движением руки:

— Не молви такого, племянник!

В голосе мальчика вдруг зазвучали слёзы:

— Ах, дядя! Кабы не он, не легла бы моя мама в могилу! Разве не ты, дядя, выписал ей лекарей заморских, когда заболела она студеницей[14]? Разве не поклялись лекари вылечить её? А волхв Фарлаф повелел перебить лекарей! А сам-то лечить не смог! Осрама на его голову! Не слуга он Перуна, а головник[15]!

Игорь и Таня видели, как старый волхв дёргался от гневных слов мальчика. Его бесцветные, водянистые глаза в зарослях седых волос совсем побелели от ярости. Однако он сдержал себя и сказал спокойно:

— Твою маму, княжич, призвали боги на Перуновы луга…