Секретный сотрудник - Хуан Мирамар

– Сволочи генералы, – сказал Ариель, – этими танками моджахеды нас бы стали давить в «стране пребывания».

Ариель, как всегда, преувеличивал. Он, как и остальные, служил в «стране пребывания» переводчиком при штабе и опасности подвергался не большей, чем мирные жители Островов, но Ариеля хлебом не корми, а дай прихвастнуть. Вот и сейчас он стал подробно рассказывать о танковой атаке мусульман – как они высадили танковый десант в заливе св. Павла и пытались захватить город Буджиба.

Кузниц знал, что такой десант действительно был высажен, но они узнали об этом только на следующее утро в штабе и опасности никакой не подвергались. Бахвальство Ариеля создавало привычный и уютный фон, и Кузниц, слушая вполуха сагу об отражении танкового десанта, стал смотреть в окно и лениво думать обо всем сразу и, конечно же, его мысли вскоре переключились на перерождение оружия. Вот уже два года, как эта тема волновала всех, и без нее не обходился ни один разговор на кухне и ни одни дебаты в парламенте, а о церкви и говорить нечего – еще бы, наконец появилось зримое доказательство Бога, который, оказывается, не только существовал, но и заботился о неразумных чадах своих, забирая у них смертоносные игрушки.

Началось все с того страшного дня, когда террористы захватили несколько ядерных пусковых установок в Равал-пинди. Сутки все не отрывались от телевизоров, ожидая страшных новостей, и вдруг все закончилось благополучно. Показали, как террористов с мешками на голове выводят из бункера под дулами автоматов, комментаторы пели хвалу пакистанской службе безопасности, и только спустя неделю стали просачиваться первые слухи. Сначала говорили, что пакистанские умельцы что-то там не докрутили и, когда террористы стали нажимать кнопки, ничего не сработало, тут-то их и схватили. Это, в общем, никого особо не удивляло и меньше всего Кузница – для него армейский беспорядок отнюдь не был сенсацией. Потом вдруг, как гром среди ясного неба, прозвучало выступление архиепископа Десмонда Туту. Южноафриканский священнослужитель сказал, что не может и не желает хранить в тайне доказательство промысла божьего. Так мир впервые узнал о превращении ядерных зарядов в песок.

Потом было несколько других случаев перерождения ядерного оружия, как только возникала угроза его применения, а потом началась Третья война – флот Союза правоверных вышел из ливийских портов и направился к берегам Европы. Говорили, что на кораблях ядерное оружие, ядерные боеголовки несли и самолеты, базировавшиеся на авианосцах правоверных. В войну вступили Европейский Союз и Америка, чуть позже к ним присоединилась Россия – была образована Христианская коалиция. Не присоединяясь к коалиции, видимо, чтобы сохранить ее название, в войну с Союзом правоверных вступил Израиль, и там, на Ближнем Востоке, начались первые бои.

Вскоре корабли Союза правоверных подошли к острову Мальта, форпосту войск коалиции в Европе. Ядерная война казалась неизбежной, но все опять повернулось странным и чудесным образом. В одночасье на палубах авианосцев Союза правоверных вместо последних моделей МИГов и СУ оказались Яки и «Лавочкины» времен Отечественной, а на вооружении коалиции вместо сверхзвуковых «Миражей», «Фантомов» и тех же СУ в одну ночь оказались антикварные «Фарманы», «Харрикейны» и «Мессершмидты» Второй мировой. Такие же превращения произошли и с артиллерией.

Никто не знал, как обращаться с допотопным оружием, и война чуть было не прекратилась, так и не начавшись. Но фанатизм воинов аллаха требовал выхода, и она все-таки началась, но велась в основном стрелковым оружием. Только один раз на Острова был налет авиации правоверных. Три Яка сбросили несколько старых зажигательных бомб на порт, подожгли танкер, но и сами упали неподалеку в море. Видимо, аллах не помог «правоверным» освоить старую русскую технику, а русских инструкторов на этот раз не было – Россия воевала на стороне коалиции.

Опять перед мысленным взором Кузница возник желто-розовый город, окутанный дымом горящей нефти, возник и исчез, заслоненный величественной панорамой другого, такого не похожего на него города. Они проезжали по мосту, и открылись высокие желто-зеленые склоны, увенчанные золотыми маковками Лавры и круто нисходящие к широкой свинцово-серой реке.

– А что? – Хосе обернулся к ним с переднего сиденья. – И правда чуден, это…при тихой погоде.

– Ага, – вяло согласился Кузниц, видно, Хосе уже немного пришел в себя после таможни. – Ага… когда вольно и плавно…

– Ты ж не любишь Неньку, – тут же встрял Ариель, и они с Хосе привычно заспорили о патриотизме, настоящем и ложном.

Кузниц не слушал – скоро дом. И скоро он и появился, появился такой же, каким оставил его Кузниц месяц тому назад, – обшарпанный и непрезентабельный, но родной. И Инга стояла на балконе, махала ландскнехтам белою рукой. Ариель вышел из машины вместе с Кузницем и отсалютовал Инге на английский манер – полуразвернутой вперед ладонью, не касаясь головного убора. Инга засмеялась и приложила к виску два пальца.

– Пока! – Кузниц пожал руку Ариелю и махнул рукой Валере и Хосе. Хосе вяло поднял руку в ответ – идальго все еще был не в духе.

– Тримаймо оперативний зв'язок,[1]– сказал Ариель и полез в машину.

Потом Инга привычно взвизгивала, разбирая турецкие подарки, – особым успехом, как всегда, пользовался рахат-лукум. Звонили друзья и знакомые – в общем, была обычная и приятная суматоха «возвращения из дальних странствий». Спать Кузниц лег поздно, и приснился ему сон, который стал ему сниться в последнее время что-то слишком часто.

Ему приснилась гостиница «Золотой век» в Стамбуле, в которой он когда-то останавливался. Она выдвигалась на перекресток узких стамбульских улиц углом, как нос огромного многоэтажного лайнера. Все ее двенадцать этажей из черного стекла и хромированных переплетов нависали над коротким козырьком у входа. Шел дождь, и мокрые флаги на козырьке трепал ветер с Босфора. Под козырьком пряталась от дождя группа израильских туристов, ожидающих автобуса. Все они были молодые, громогласные, веселые – то и дело кого-нибудь, чаще какую-нибудь девицу, выталкивали под дождь и она с визгом ввинчивалась назад под козырек в толпу своих жизнерадостных соотечественников.

Он видел во сне и самого себя. Видел как бы со стороны, как он закрыл зонт и, поставив ногу на мраморную ступеньку крыльца, уже собирался тоже втиснуться в веселую толпу, как вдруг прямо на него толкнули очередную девицу. Девица была в теле, он подхватил ее, но не удержался на ногах и они оба упали.

Это и спасло им жизнь. Автоматные очереди прошли над ними, и сверху на девицу, и рядом на мрамор крыльца стали падать люди. Во сне он ощущал тяжесть лежащей на нем израильтянки, видел краем глаза, как, захлопывая на ходу дверцы, двое автоматчиков в масках прыгают в армейский джип, почувствовал, как намокает от чужой крови левая штанина джинсов, отпихнул от себя придавившую его девушку, попытался встать и проснулся.

«Слишком часто я вижу этот сон, – проснувшись, подумал Кузниц, – ведь это же реальность, ведь это действительно было, собственно, с этого и началась моя, так сказать, карьера. Именно в этот день вместе с турецкими полицейскими пришел Абдул и сделал мне предложение, перевернувшее всю мою жизнь и не только мою – жизнь ребят тоже резко переменилась, а ведь это я их втянул».