Под новым небом, или На углях астероида - Александр Кучаев

Поднявшись по трапу на покрытую ржавчиной палубу, Игорь прошёл на корму, спустился в коридор и из него проник в небольшую низкопотолочную каюту, освещённую круглым иллюминатором.

Он не был здесь с тех пор, как уехал учиться в музыкальное училище. Каюту обжило новое поколение пацанов, и она показалась ему совершенно чужой. Задняя стенка до половины высоты была обклеена натащенными откуда-то, наверно украденными, толстыми листами пенопласта, и от этого каюта как бы ещё ужалась в размерах. В дальнем углу валялся сбившийся комьями старый матрац. Он подошёл и сел на него, чтобы пообвыкнуться и вызвать прошлые ощущения, когда он целыми днями лазил по барже, представляя себя то простым матросом, то капитаном быстроходного многопушечного морского парусника. Приходил он сюда и один, и с командой мальчишек с их улицы. Вместо штурвала они крутили погнутое, без шины и половины спиц велосипедное колесо. А пушкой была прилаженная к деревянной колоде труба. Из этого «орудия» они прямой наводкой «палили» по Тихой Заводи и открывавшейся за ней широкой полосе волжской воды.

Сверху донеслось поскрипывание шагов, звякнула какая-то щеколда, и в дверном проёме появился отец, а за ним и Цыган. Затем в каюте состоялся пустячный по содержанию разговор, на который ушло не более полутора минут. Этого времени, а также пристрастия Петра Васильевича к курению оказалось достаточно, чтобы все трое остались в живых.

* * *

Пётр Васильевич сказал, что пора идти домой, а Игорь ответил, что ещё успеют, что надо побыть немного в каютной прохладе, а не переться сразу по жаре. И стал зачем-то объяснять, почему здесь температура ниже, чем снаружи, – дескать, это потому, что баржа ещё не нагрелась от солнечных лучей.

Тогда Пётр Васильевич напомнил о том, что крупную рыбу надо нести на продажу, пока она свежая. Игорю это и так было хорошо известно. Отец был безработный, кормил семью тем, что браконьерничал – обычно он орудовал сетями, а то и острогой, – и улов, конечно, без промедления должен попасть на рынок. Но парню лень было вставать с матраца, и он предложил отцу посидеть и перекурить. И подвинулся, освобождая место рядом с собой. Беспечность сына вызвала у Петра Васильевича приступ лёгкого раздражения, и он уже хотел сказать, мол, ты как хочешь, а я пошёл, но напоминание о перекуре остановило его. Опустив на пол рюкзак с рыбой, он присел на матрац и привычно потянулся за сигаретами.

В этот момент откуда-то издалека до них докатился незнакомый глухой рокот. Бывает так – ворохнётся где-то и стихнет. Но этот рокот не стих, а ещё больше усилился. С каждой секундой он становился всё мощнее и ближе, как будто где-то, ещё неясно где, шла, валилась огромная тяжёлая волна.

С потолка посыпалась крошка, похожая на окалину, баржа вздрогнула, по ней словно пробежала судорога, задребезжал иллюминатор, и по всему корпусу заскрипело, завизжало железо. Не рокот уже, а неистовый утробно-каменный стозевный рёв преисподней, сокрушая возможность мыслить и что-либо понимать, нёсся теперь со всех сторон: и из-под земли, и с неба, и как будто изнутри их самих. От этого рёва готовы были лопнуть барабанные перепонки, нестерпимые звуковые вибрации ранили мозг и каждую клеточку тела.

Не помня как, отец и сын оказались на ногах. Цыган заскулил и на брюхе пополз к Петру Васильевичу. Игорь шагнул к двери, но каюта вдруг стала проваливаться, уходить из-под ног, её швырнуло в сторону, завертелись в бешеной карусели стены, померкло в иллюминаторе, как будто закатилось солнце и наступил вечер.

Не было сил вдохнуть, подступила тошнота, и Игоря чуть не вырвало. До него дошло, что он лежит на полу. Перед самым носом распластался Цыган. Это было последнее, что ему запомнилось. В тот же миг его подкинуло вверх и с силой ударило о стенку каюты. «Какой жёсткий пенопласт», – подумал он, и мир перестал для него существовать.

* * *

Что-то тёплое, влажное и шершавое прошлось по щеке, носу и губам, на сколько-то мгновений исчезло и вновь прошлось, ещё и ещё раз, по одной, по другой щеке, вновь по губам и носу и в конце концов заставило его открыть глаза. Но было темно, и он ничего не увидел. Поведя рукой, Игорь коснулся чего-то мягкого и лохматого. «Цыган», – шевельнулось в голове. Перевалившись со спины на бок, он обеими руками обнял собаку. Благодарный Цыган ещё раз облизал его.

Но почему так темно? Неужели наступила ночь? Долго же он провалялся… Что это был за гул? И вообще – что произошло?

Превозмогая слабость, он поднялся на четвереньки. Тело мучительно ныло, как будто его испинали ногами. Он пошарил вокруг себя и наткнулся на чьи-то ботинки… Это отец. В кармане его телогрейки он нащупал коробок со спичками и зажёг одну из них. Тусклое оранжевое пламя осветило тесное замкнутое пространство и отца, уткнувшегося лицом в заднюю стенку каюты. Но почему-то стенка эта была не сбоку, где ей положено быть, а внизу, на месте пола, правда, не горизонтально, а несколько под углом. Пол же и потолок встали чуть ли не на попа и заняли место стенок. Как будто баржа поднялась носом на большую крутую волну да так и замерла в этом положении.

Ничего не понимая, не в состоянии сориентироваться, Игорь чиркал спичку за спичкой. Спохватившись, он метнулся к отцу и осветил его. Пётр Васильевич лежал в луже крови, ещё сочившейся у него изо рта.

Игорь охватил его запястье – под пальцами слабо затокало ритмичное биение. Отец был жив. Игорь облегчённо вздохнул и вытер вспотевший лоб. Он перевернул отца на спину и подложил под голову сложенный вдвое угол матраца. Зашипев, вспыхнула очередная спичка. Пётр Васильевич застонал, открыл глаза, и взгляд его остановился на сыне.

– Это ты… Слава богу, – еле шевеля губами, прохрипел он. Шея его дёрнулась под воздействием глотательного движения. Помогая себе руками, он принял более удобное положение.

Догорев, спичка обожгла пальцы и погасла.

– Что это было? – прохрипело в темноте. Пётр Васильевич спрашивал не столько сына, сколько самого себя. Но кто мог ответить на этот вопрос?

Игорь зажёг ещё одну спичку и поднёс пламя к иллюминатору. В стекле отразился слабый огонёк, а за ним он увидел своё искажённое лицо с выпученными испуганными глазами. За стеклом была какая-то сплошная глинистая масса.

– Что за чертовщина? – прошептал он. – Ничего не понимаю. Откуда всё это взялось?

– Что там еще? – спросил Пётр Васильевич.

– Не знаю. Глина какая-то.

– Как это – глина?

– Да вот – глина за иллюминатором.

– Намыло, что ли?

– Не знаю, – повторил Игорь.

– Дай-ка взгляну.

Кое-как поднявшись, Пётр Васильевич добрался до иллюминатора и при свете спички убедился, что слова сына соответствуют действительности.

– Не-по-нят-но! – в полнейшем недоумении произнёс он по слогам. – Глина, и такая твёрдая. Вон какие борозды на стекле проделала.

Они вернулись на матрац. Игорь сидел молча, а Пётр Васильевич, удивлённо хмыкая, продолжал бормотать себе под нос, задавая на разные лады одни и те же вопросы. Силы и двигательные способности постепенно возвращались и к тому и к другому. Наконец они почувствовали, что могут достаточно уверенно стоять на ногах. Надо выбираться наружу. Опрокинутый набок дверной проём находился теперь на уровне головы. Игорь помог отцу перевалиться через него в коридор, подал наверх Цыгана и вылез сам.