Мемориал - Роман Вадимович Славацкий

назад, к дому, по Щемиловке, скорее вон из Кремля, — ОН меня остановил.

— Погодите-ка. Успеете ещё домой.

Мурашки побежали у меня по спине, но какие-то особенные, как будто прокатывали снизу вверх валиком, утыканным тысячами ледяных игл.

— Кто запечатал вам уста, юноша? Это странно! По ночам вы занимаетесь магией, зажигаете огни, приносите жертвы подземным Богам, плачете, почему к вам никто не приходит. Ну вот, Я пришёл. И что же? Вместо радостной встречи — какое-то одеревенелое молчание.

Я вгляделся…

Он был невидим. Но, что самое интересное, — я при этом совершенно ясно видел стройного, позолоченного загаром мужчину лет 35-ти, обнажённого, хотя на нём мерцали хитон и плащ. Они тоже были невидимы, наверное, отсюда и рождалось впечатление обнажённости.

Прозрачный плащ слегка играл под ветром, но не нашим, а в противоположную сторону — под воздействием нездешнего ветра. И глаза его, которые, казалось бы, я отчётливо видел, были неопределённого цвета. То они казались небесно-голубыми, то мерцали искрами янтаря, а иногда, в какие-то моменты беседы, превращались в чёрные бездонные колодцы, через которые смотрела на тебя Преисподняя.

Несмотря на вечную молодость, веяло от него немыслимой древностью, как от заросшей землёю и травой архаической статуи на развалинах полузабытого святилища. Казалось, рядом стоит живой ископаемый ящер. А в чёрные блестящие волосы он для пущего контраста воткнул венок сельдерея. С усмешкой глядел он, и, погладив чёрную изящную бородку, сказал, наконец:

— Не смотрите на меня. Смотрите-ка лучше в другую сторону. Нечего здесь стоять, ибо вы, надо заметить, своими вытаращенными и налитыми кровью глазами и разинутым ртом — производите странное впечатление. Боюсь, вы введёте в смущение скромных жителей Коломны. А потому — пойдёмте вперёд. Вы ведь собирались покинуть Акрополь? Вот и пойдёмте. А дорогой поговорим.

И мы пошли. Странным было это краткое шествие. Я шёл справа от него и чуть впереди, так было легче не смотреть в его сторону. Мы перешли через вал Димитрия Донского и я, было, направился на Владимирку, но Голос меня остановил.

— Нет, нам налево.

— В Погорелую башню? Да ведь она закрыта…

— Кто вам сказал?

Башня была открыта.

Полусумрак её распахнулся над нами.

— Сейчас пойдёт дождь, — заметил ОН. — Нам самое время укрыться в этом уютном месте.

И дождь действительно пошёл, не ливень, но достаточно сильный.

— Закройте дверь, Август. Да, закройте и заложите её на внутренний засов. Посидим в уюте, пока дождь не кончится, и побеседуем.

— Силы небесные, откуда всё это?!

Удивляться было чему… Невесть куда исчезли сырость и запустение. В углу стояла какая-то медная жаровня с пылающими угольями, рядом находилась пара плах, покрытых войлочными подушками, на одну из них сверх того был ещё наброшен пурпурный плащ со скупым золотым шитьём по кайме. На эту самую тёмно-кровавую плаху он и уселся, а я сел напротив.

Он перемешал угли странной бронзовой штуковиной, похожей на дротик.

— Меня удивляет, Август, что вы поражены этим огнём. Ведь он в этой башне — логичен. Вообще огонь в жизни древнего коломенца — велик и значителен. Он воплощает жизнь и смерть в одном логосе. В огне ковали подковы и мечи, в огне горел деревянный город, и храмы города озарялись тревожным огнём свечей. Разве не так?

— При чём здесь древняя Коломна? — раздался мой хриплый ответ. — Я-то не древний коломенец.

— А кто же вы? Если вы — не древний коломенец, почему вам слышится бормотание несчастной царицы? И почему вы всё время видите её руки, в которых она подаёт вам кусочки битой посуды и щепки? Значит, вас мучает совесть, и стыдно, что напрасно царица дала вам двойной дукат. Вы не способны простить себе, что имели возможность помочь ей — и не помогли.

— Помочь ей?! После того, что она сделала с Коломной?!

— Ах, милый мой! Своим наивным возмущением вы лишь доказываете свою инаковость. Если бы вы были из этого времени — разве бы это вас так глубоко трогало? Да к тому же примитивное колдовство полностью изобличает вас. И не только примитивное, но и безвкусное. Ибо вы сваливаете в кучу божественные орфические гимны, нелепые заговоры, гадания по варварским книгам, которые написали немытые восточные дикари лет пятьсот назад. Какая мешанина! Выберите же что-нибудь одно, и уж во всяком случае, не смешивайте молитвы к Нам с жалким бредом финикийцев и их дураков-соседей.

— Ну, положим… Но тогда я не могу понять — как вы оказались в христианской Коломне?

— А вы полагаете, что между нами такая уж глубокая разница?

Он взял кирпичного цвета поседелый кувшин, налил из него в чашу и протянул:

— Пейте.

Я вздрогнул. Это была микенская чаша. Литое серебро оплетали позолоченные львы.

— Пейте, пейте. Это ахейское вино. Итак, юноша, вы находитесь в величайшем заблуждении. Христианство — наука, взлелеянная в тени греческих портиков. Они предают Нас проклятию, меж тем как сами вскормлены молоком Кибелы. Нас невозможно убить! Мы там, где верят в Нас, где остаются незримые островки Нашего культа. И жертвенная кровь ваших мистерий — это бессмертный ручеёк Моего Брата Диониса. И поэтому Мы так же свободно чувствуем себя под сводами варварского храма, как и в эллинских периптерах, пусть и переделанных в христианские. Они думали, что разбив Наши идолы, они изгнали Нас. Это большая ошибка. Невозможно остановить реку жизни; вы никогда не сумеете порвать цепи этого мира, и любой алтарь, возведённый под этим небом, будет Нашим алтарём, чьё бы изображение вы на нём ни ставили. Пейте же. Это ахейское вино.

— Зачем вы пришли?

— Август! Разумнее Мне задать вам этот вопрос. Разве нет? Ведь это вы сами вызывали Меня и даже умоляли Эйрену, чтобы она помогла вам. И вот Я — здесь. И вы же спрашиваете Меня, почему Я здесь оказался.

— Простите. Я как-то растерялся.

— Признаться, даже чересчур растерялись. Но, так и быть, Я помогу вам и Сам скажу, чего вы хотите. А хотите вы, друг мой, бессмертия. Да, да, не спорьте. Это и есть ваше сокровенное желание. И это очень грустно. Ибо бессмертие — очень грустная вещь. Но бедные люди стремятся к этой ненужной химере, не знаю уж почему. Вероятно из зависти. Но такой предмет для зависти не подходит. Это прекрасно понимал один индийский басилевс, умнейший из людей, кажется, даже умнее этого вашего помазанного маслом Человеко-Бога. Ведь царь правильно говорил, что истинная цель — прервать цепь бессмысленных превращений. А вы всё цепляетесь за призрачный морок и жалко вам оставить его обманы. Но, впрочем, Мой бедный друг, все