Хочешь жить, Викентий? - Нина Орлова-Маркграф

— Костоправ дерьмовый! Буду вопить! Буду, буду, буду!

— Я не костоправ — я патологоанатом. Ну что, поехали!

Кровать на отличных колесиках послушно покатилась к выходу. Марго осторожно, словно хрустальный кувшин с эликсиром молодости, держала штатив капельницы.

— Хороший транспорт, — заметил я.

— То, что доктор прописал! — подхватила Марго и не выдержала, хохотнула.

Викентий, видимо от неожиданности, что он отправится путешествовать на кровати, заткнулся. Лежит привязанный и кривым ртом воздух ловит.

Благополучно выехав из реанимации, я кивком попрощался с Марго, перехватил у нее штатив, и мы поехали в блаженном молчании. Но длилось оно недолго.

— Куда? Не поеду на кровати! — спохватился Кеша.

— За тобой вертолет выслать, чтобы до палаты через этаж доставить? Не ори, это ж больница. Может, кто первый раз за всю неделю уснул.

— Ну и хрен с ними! И пусть не спят!

— Ты слышал, что медсестра говорила? Смертельно больные люди хотят вылечиться, хотят жить.

Я подумал, что ведь и мама, когда была уже совсем больной, все надеялась побыть рядом со мной лишний денек. Так и говорила: «Хоть бы еще денек!» А этот… Права Аллочка: не собирался он умирать.

— Убери капельницу! Не хочу, не хочу жить! — охрипшим голосом снова заистерил Викентий.

Я резко затормозил свою перевозку, поставил штатив на пол, склонился над самым лицом этого суицидника и прошипел:

— Жить не хочешь? А тебе и не надо, урод долбаный! — тихо сказал я. — Будешь донором органов.

По чести сказать, я и сам не знаю, с чего это у меня вырвалось.

— Чо?.. — переспросил Викентий, сразу же прекратив орать.

— На органы пустим.

Я, не торопясь, со всей аккуратностью стал отсоединять капельницу.

— Эй, ты что? Ты что делаешь? Не трожь капельницу! Не имеешь права! — затараторил Викеша. — Мне может стать плохо. У меня сердечная недостаточность…

— Мозговая у тебя недостаточность, а не сердечная, Кеша, — сказал я. — Мозг бы я твой никому пересаживать не стал.

Глаза Викентия, и так-то светлые, совсем побелели. Белые круги глаз на искаженном лице при неподвижно зафиксированном теле — это, я скажу вам, зрелище!

Оставив ненужную нам теперь капельницу в коридоре, я в бешенстве двигал кровать дальше. Коридор накрыла глубокая обморочная тишина. «Не хочет жить, урод долбаный! — зло повторял я про себя одну и ту же фразу, — Не хочет жить, урод!»

У лифта я остановил кровать и нажал кнопку. Викеша принялся снова завывать:

— Верни ка-а-апельницу, не имеешь права! Тебя засудят!

Лифт открылся, и я вкатил кровать с голосящим пассажиром. В углу лифта стояли две незнакомые медсестры, а третья, прямо как подарок судьбы, была Аллочка!

— Не хочу! Не поеду! Убийца! — увидев свидетелей, во всю мочь заорал Викеша.

Алла Алексеевна подмигнула женщинам, которые и сами прекрасно поняли, что я транспортирую кадра, пребывающего не то в белой горячке, не то в буйном помешательстве.

— Вам наверх или в морг? — участливо спросила она.

— Нам в морг, пожалуйста, — ответил я, вежливо улыбаясь.

Алла Алексеевна нажала кнопку. И мы поехали вниз. Викеша перестал орать и забормотал что-то малопонятное. Я лично расслышал лишь несколько слов:

— Костоломы, убийцы, эскалопы…

— Может, хоть «эскулапы»? — поправил я. — Эскалопы — это вроде еда такая. Отбивные.

Двери открылись.

— Вы приехали. Морг справа по коридору, — объявила Алла Алексеевна, словно диспетчер на железнодорожной станции.

Я поблагодарил ее и выкатил свой катафалк из лифта, двери которого тут же закрылись.

— Ну поехали, Викентий. Патологоанатом приглашает.

Суицидник с ненавистью поглядел на меня и… плюнул. В меня хотел, но не учел своего горизонтального положения.

— Кто с плевком на меня пойдет… — начал я, но не стал продолжать, потому что Викеша заорал благим матом (и почему говорят «благим»?), а потом завизжал:

— Спасите, помогите, убивают!

Навстречу нам шли несколько хохочущих студентов-медиков из областного мединститута. Увидев прикрученного к кровати больного, они на секунду остановились, замолчали и побрели дальше.

Пораженный тем, что ник то не собирается спасать его, Викеша на минуту умолк и затем уже совсем истошно завопил:

— А-а-а-а! Убивают! Не хочу умирать! А-а-а!..

Из рентгеновского кабинета выскочил молодой врач-рентгенолог Виктор Поликарпович.

— Что тут за ор?

— Товарищ врач, он меня на органы хочет! Он покойников режет!..

Увидев Сумарокова, Виктор Поликарпович сразу смекнул, в чем дело, подошел к нему и ласково так сказал:

— Это не больно, Кеша. Потерпи. Раз — и готово…

— У вас тут банда… Я знаю, я читал, как у людей вырезают органы, — затихая, пролепетал Кеша, закатил глаза и прохрипел: — Не хочу… спасите.

— Хочешь жить, Викентий? — спросил Виктор Поликарпович, снова с нежностью склонившись над ним.

— Хочу, — прошептал Кеша.

— Виктор Поликарпович, только что он кричал, что не хочет. Очень убедительно кричал. Вся больница слышала! — прикидываясь растерянным идиотом, оправдывался я.

— Викентий передумал, — изо всех сил сохраняя вид серьезный и сочувствующий, обратился ко мне Виктор Поликарпович.

— Ну ладно. Повезу Викешу в палату. Его в терапию переводят.

И я повернул кровать к лифту.

Нажав кнопку второго этажа, я взглянул на притихшего Викентия. Он спал! Лицо было спокойным, безмятежным, казалось, что Викеша даже чуть-чуть улыбается. Распутав узлы, я освободил его от вязки. Викентий всхрапнул, блаженно раскинул руки и почивал себе дальше.

У входа в терапевтическое отделение нас встретила — отгадайте кто? Да, Аллочка.

— Вы сегодня за лифтера, Алла Алексеевна?

— Услышала, лифт едет, специально подбежала. Что это — спит или помер? Мне легче поверить, что помер, — шепнула Аллочка, вглядываясь в лицо Сумарокова.

— Спит. Куда его?

— В «блатную» вези.

— В «блатную»? Неужели Викентий чей-то сын? Кажется, у секретаря райкома другая фамилия.

— Ничей он не сын. А куда его? Он же орать будет. Пусть переночует, завтра, скорее всего, на выписку пойдет.

— Вряд ли он орать будет. Я даже думаю, что и травиться больше не будет…