Клады Отечественной войны - Александр Косарев

Тогда, воспользовавшись ранними осенними сумерками, обозная охрана собрала все боеспособные силы в ударный кулак и сумела внезапным кавалерийским ударом прорвать кольцо окружения и без потерь уйти к ближайшему лесу. За всеми этими событиями все три дня и наблюдал, взобравшись на стропила церкви, прадед Натальи — Фёдор. Утром наши воины освободили голодных и измученных страхом узников, и оказавшиеся на воле крестьяне тут же увидели на улице, кроме большого количества разбитых ядрами телег, множество прекрасных дубовых сундуков, валявшихся чуть ли не кучами по всему селу. Удивительно — все сундуки были совершенно пусты, а куда исчезла недавно лежавшая в них поклажа, так никто и не узнал. Лишь впоследствии на берегу неширокой речки Нары в кустах обнаружилось несколько серебряных тарелок и кружек.

Что настораживает в этой истории больше всего, так это то, что французы перед ночным прорывом перебили всех своих раненых — их утром обнаружили в погребе одного из домов. Держаться в сёдлах те явно не могли, а оставить их в живых французы почему-то посчитали невозможным. Видимо, раненые могли рассказать что-то очень важное, может быть, поведать о том, куда исчезла поклажа с десятков подвод и нескольких сотен весьма солидных сундуков. Вопрос остаётся открытым вот уже почти двести лет. Кто ответит на него?

К сожалению, местность эта теперь плотно застроена всевозможными особняками и дачами, так что провести полномасштабные поисковые работы здесь вряд ли теперь удастся. Но и по сию пору можно видеть странных людей, таящихся вдоль оврагов и опушек окрестных лесов и явно что-то разыскивающих. Церковь же, носящая название Святой Троицы, в 2005 году была капитально отремонтирована после нескольких десятилетий полного запустения, и в настоящее время в ней вновь идут службы.

Вот такая история случилась не так далеко от Москвы, всего в двух часах от её центра. А ведь дальше ситуация для отступающей Великой армии только ухудшалась, и весьма скоро всё чаще и чаще они были вынуждены освобождаться от сковывающих их движение тяжестей. Мы же с вами тоже последуем за ними и постараемся подсмотреть, выведать, или, на худой конец, вычислить, где, как, когда и почему это происходило.

* * *

21 октября

«Главная квартира императора в деревне Игнатьево. Повозки, обременённые московскими трофеями, ночуют в Горках (в 12 верстах позади главной квартиры) до 4-х часов утра. Это вызвано крайней усталостью лошадей. Для их охраны генерал Роге выделил батальон гвардии. Корпус Вице-короля в Фоминском. Небо покрыто тучами и идёт мелкий осенний дождь.

Вчера прибыли 1200 русских пленных, конвоируемые португальским батальоном. Майор, который ими командовал, нашёл на дороге 3-х жеребят; он их отдал пленным в пищу, а то эти несчастные оспаривали друг у друга куски трупов. Португальцы будто бы получили приказ расстреливать пленных, которые не идут; поэтому они прикладывают ружейное дуло к голове выбившихся из сил, которые уже не могут идти, и пристреливают их. Они совершают всё это с большой жестокостью, а сверх того, ещё и неловко. Если бы они пристреливали их по краям дороги — можно было бы подумать, что эти люди пытались убежать; но они совершают свои “милые экзекуции” прямо посреди дороги. Боюсь, такое варварское поведение вызовет по отношению к нам беспощадную месть».

«Утром холодно + 3, с обеда дождь, дороги размыты».

22 октября

«Императорская штаб-квартира перенесена в Фоминское. Из Малой Вязёмы мы отправляемся в Кубинское. Из Кубинского шли три дороги: одна в Звенигород, две на юг, в Верею и Фоминское через Ожигово — Бекасово. Этот пост занят вестфальским батальоном, насчитывающим лишь 100 человек, накануне на мельнице он потерял 40 человек. Вскоре после нашего прибытия показались казаки. Они на “ура” накинулись на обоз с ранеными; эскортировавшие их солдаты плохо вели себя.

Полковник Бурмон приказал взяться за оружие; вестфальский отряду продвинувшийся на четверть мили, выручил нескольких человек, бросившихся в лес. Я передал приказ баварскому полковнику начать атаку со своей бригадой; он мне ответил, что его истощённые лошади не могут галопировать. Во время этой экспедиции он (Бурмон) нам годился лишь на то, чтобы ежедневно забирать по 50 человек пехоты для охраны своего собственного фуража, да уничтожать баранов из стада, собранного испанцами, к большому неудовольствию последних».

«Целый день сильный дождь, дороги непроезжие».

«В 4 часа утра императорский обоз двинулся из деревни Горки по просёлочной дороге в деревню Плесково. К вечеру этот обоз прибыл в Бекасово. (От Горок до Бекасово всего 28 вёрст.) Главная квартира перенесена в Фоминское (ныне Наро-Фоминск). Из-за дождя дороги испортились, что сильно затруднило движение обозов и артиллерии.

В 7 часов вечера последние войска покидают Москву. К 11 часам вечера город и Кремль были совершенно очищены. Маршал Мортье с 10 000 человек двинулись по Можайской дороге».

23 октября

«В 2 часа 30 минут ночи послышался чудовищный взрыву это в Кремле была взорвана Филаретовская пристройка. Толчок был так силёну что в 12 верстах от Москвы ощущалось колебание почвы под ногами. В 2 часа дня маршал Мортье с канцелярией Наполеона остановился в Яшкино.

В 5 часов утра отправлены инструкции герцогу Жюно, стоявшему с 8-м корпусом в Можайске. Ему приказано сжечь всё, что нельзя захватить с собой, и быть готовым к тому, чтобы по первому сигналу двигаться к Вязьме. Все начальники вплоть до Смоленска предупреждены о движении армии. Генералу Эверсу приказано выступить из Вязьмы с 4-5 тысячами и обеспечить коммуникационную линию на Смоленск.

Между Гжатском и Вязьмой тянутся обозы под прикрытием пехоты до 1500 человек. Обозы идут днём и ночью с фонарями. Целый день льёт дождь, дороги совершенно размокли. Грязь...»

24 октября

«Штаб-квартира императора находится в Городне. Мы отправляемся в Щелковку, посту тоже занятый вестфальским батальоном. Батальон в Кубинском лишился людей и экипажей, посланных вперёд батальонным командиром. Этот офицер высшего ранга в отчаянье, но не от потери своих солдат, а от пропажи 1000 экю — всех его походных сбережений, которые были спрятаны в одной из повозок.

Мы подобрали нескольких человек из конвоя французских раненых, брошенных казаками. По дороге (Кубинка — Щелковка) мы видели до сорока пленных русских, убитых португальцами. Один из них обязан жизнью лености их арьергарда. Этот русский упал, не будучи в состоянии идти дальше. Португалец стреляет в него в упор. Его ружьё даёт два раза осечку; в третий раз он восклицает: “Я буду великодушен! Следовало бы прочистить моё ружьё. Пусть себе остаётся”. Несчастный пленный отполз на четвереньках с дороги, боясь следующих отрядов; они его, конечно, замечали, но не имели ни малейшего желания причинить ему зло.

Наш ночлег отвратителен; рядом с комнатой, в которой мы скучены, находятся трупы; воздух убийственный!»

«Обоз с московскими трофеями находился близ Боровска. Дождь идёт, не прекращаясь третьи сутки. В этот день с утра и до позднего вечера шёл бой за город Малоярославец с переменным успехом. Поздним вечером старая гвардия заняла позицию в Городне. Корпуса маршалов Нея и Даву выстроились между Городнёй и Малоярославцем. У деревни Колодези казаки из отряда Кутейникова отбили часть обоза с церковным серебром».