Возлюбленная - Тони Моррисон

– А папа придет?

Она не заплакала. Она сказала:

– Да, скоро, – и улыбнулась, чтобы они подумали, что глаза у нее блестят только от любви к ним. И тут вмешалась Бэби Сагз – сказала мальчишкам «кыш!» и помогла Сэти переодеться в ситцевое платье, которое начала шить ночью, сидя возле нее. Потом Сэти снова легла, прижав к груди старшую дочку,

– неужели она уже ползала? – Она вытащила левую грудь и двумя пальцами сунула сосок в открытый ротик девочки. Итак, путешествие с молоком было закончено для обеих. Обе получили свое.

Вошла Бэби Сагз и стала смеяться над ними, рассказывая Сэти, какая сильная эта малышка и какая она умная, уже хорошо ползает. Потом наклонилась и подобрала с полу грязное тряпье – бывшую одежду Сэти.

– Все это надо выбросить, ни на что не годится, – сказала она.

Сэти подняла глаза от ребенка.

– Погоди! – окликнула она Бэби. – Посмотри, нет ли там в подоле нижней юбки узелка.

Бэби Сагз пропустила ветхую ткань сквозь пальцы и действительно нащупала что-то твердое. Развязав узелок, она вытащила серьги и протянула их Сэти:

– Прощальный подарок?

– Свадебный.

– Хорошо, если б при серьгах еще и жених был. – Бэби смотрела на лежавшие на ладони камешки. – Ты как думаешь, что с ним случилось?

– Не знаю. Он не пришел, как мы договорились. А я непременно должна была выбраться оттуда. Непременно. – Сэти некоторое время не сводила глаз с сонного личика сосущей девочки, потом прямо посмотрела на Бэби Сагз. – У него получится. Если уж у меня получилось, то у Халле получится обязательно.

– Ну что ж, надевай сережки-то. Может, они ему путь облегчат. – Уверенная в том, что сын ее умер, Бэби Сагз вернула их Сэти.

– Мне сперва нужно уши проткнуть.

– Я проткну, – сказала Бэби Сагз. – Вот немного придешь в себя, и проткну.

Сэти позвенела сережками, доставив несказанное удовольствие дочке, – господи, неужели она уже ползала? – все тянувшейся к блестящим камешкам.

На Поляне Сэти отыскала тот старый большой камень, на котором молилась Бэби, тут же припомнив запах нагретой солнцем листвы, топот танцующих ног и веселые крики, от которых срывались на землю конские каштаны. Великое сердце Бэби Сагз принимало всю заботу на себя, и всем дышалось легко.

Так Сэти прожила двадцать восемь дней своей свободной жизни – целый лунный месяц. От струйки чистых детских слюнок, брызнувших ей в лицо, до струи маслянистой крови прошло ровно двадцать восемь дней. То были дни выздоровления, физического и душевного, дни рассказов и разговоров. То были дни знакомств: она узнала имена сорока или пятидесяти соседей и кое-что об их взглядах и привычках, узнала, какова была их прошлая жизнь и как они попали сюда, и теперь Сэти чувствовала, что все эти люди смеются и печалятся с нею вместе, отчего и радость, и горе переносить гораздо легче. Один научил ее читать; другая – шить. И все понемногу учили ее тому, как это хорошо – просыпаться на заре и самой решать, как провести свой собственный день. Только это и помогло ей пережить ожидание Халле. Понемножку и в доме номер 124, и на Поляне, окруженная другими людьми, Сэти начинала осознавать себя. Освободиться, убежав от хозяев, – это одно, а понять, что ты можешь собой распоряжаться, – совсем другое.

И вот она сидела на камне Бэби Сагз, а Денвер и Бел смотрели на нее из-за деревьев. Не наступит тот день, думала она, когда Халле постучится в мою дверь. Не знать этого было тяжело; знать – еще тяжелее.

Только коснись меня, думала она. Только дай мне снова почувствовать твои пальцы на затылке, на шее, и я постараюсь справиться даже с этим, выберусь и из этого тупика. Сэти опустила голову– и точно, вот и они, легкие, точно перышко птички. Но знакомые, ласковые пальцы Бэби Сагз. Сэти постаралась не напрягаться, чтобы им легче было делать свое дело, – они казались такими слабыми, как у ребенка, и прикосновение их больше походило на поцелуй. Но и за это Сэти была благодарна Бэби Сагз, чья далекая любовь ничуть не уступала телесной близости. Уже одного только желания Бэби помочь невестке в трудный час, не говоря о попытке облегчить ее боль, было довольно, чтобы настроение у Сэти исправилось, и она решилась на следующий шаг: попросила о знаке, о совете – как ей справиться с жадностью собственного разума, желавшего знать непереносимое. Жить с этим невозможно и спрятаться некуда. Она понимала, Поль Ди привнес в ее жизнь нечто такое, на что ей очень хотелось рассчитывать, но рассчитывать на это она боялась. Он уже успел рассказать ей кое-что новое о прошлом и оживить старые воспоминания, разрывавшие сердце. Пустое пространство в ее душе – там, где хранилось неведение о судьбе Халле, порой напоминавшее о себе справедливым негодованием на его трусость, или глупость, или чудовищное невезение, – теперь заполнилось огромным горем; и кто знает, что еще ожидает ее впереди. В прошлом, когда дом номер 124 был жив, она могла разделить горе с друзьями, женщинами и мужчинами из соседних домов. Потом, очень долго, никто из друзей у нее не бывал – все они отказывались заходить в дом, где поселилось маленькое привидение, и она отвечала на это вызывающей гордостью человека, с которым поступают несправедливо. Но теперь у нее был кто-то, с кем можно разделить горе; и этот человек прогнал привидение сразу, как только вошел в дом, и с тех пор оно, слава богу, больше не давало о себе знать. Но вместо старой боли он принес новую, куда страшнее: лицо Халле, вымазанное маслом и сывороткой; железные удила у него самого во рту и бог его знает что еще, о чем он может рассказать ей, если захочет.

Невидимые пальцы куда смелее поглаживали ее шею, словно Бэби Сагз наконец собралась с силами. Она как будто уперлась большими пальцами Сэти в затылок, остальными массируя ей шею сзади и с боков все сильнее и сильнее; потом пальцы медленно стали продвигаться все ближе к ее горлу, совершая легкие круговые движения. Сэти, пожалуй, скорее удивилась, чем испугалась, когда обнаружила, что пальцы ее душат. По крайней мере, было очень похоже. Наконец пальцы Бэби Сагз так сжали ей горло, что стало невозможно дышать. Качнувшись вперед, она вцепилась в невидимые руки, пытаясь оторвать их от горла. Она уже била ногами по земле, когда к ней подбежала Денвер, а за ней Бел.

– Мам! Что с тобой, мам? – кричала Денвер. – Мамочка! – И она перевернула мать на спину.

Пальцы тут же оставили Сэти в покое, она с трудом перевела дыхание, прежде чем сумела различить склонившееся над ней лицо дочери, а за ней – темную фигуру Бел.

– Господи, что это с тобой было?

– Кто-то меня душил, – еле выговорила Сэти.

– Кто?

Сэти потерла шею и, кряхтя, села.

– Наверное, бабушка Бэби. Я попросила ее только шею мне растереть, как прежде – она отлично это делала, – и все было хорошо, но потом ей, видно, надоело со мной возиться.

– Она никогда бы с тобой так не поступила, мам! Бабушка Бэби? Нет уж!

– Помоги-ка мне встать, и пойдем отсюда.