Прыжок над пропастью - Питер Джеймс

Она улыбнулась:

– Спасибо, милый. Они мне пригодятся. – Она повернулась к кассиру: – У меня есть еще деньги в машине, только надо за ними сходить.

К своему облегчению, она собрала целых семь фунтов монетами в маленькой сумочке, где хранила мелочь для парковочных автоматов. Она вернулась в магазинчик, расплатилась за бензин и покупки и, подхватив Алека, пошла к машине. Как только она пристегнула сынишку ремнем безопасности, он тут же углубился в комикс.

Вера включила зажигание, вырулила с заправки, потом остановилась и набрала номер, напечатанный на обратной стороне ее золотой карты. Ей ответила сотрудница отдела по работе с клиентами.

– Мою карту не приняли в кассе магазина автозаправочной станции, – сказала Вера.

Сотрудница спросила номер счета, затем задала ряд обычных проверочных вопросов: адрес Веры, дата рождения, девичья фамилия матери. Потом она попросила Веру подождать.

Примерно через полминуты сотрудница заявила:

– Извините, но карта заблокирована основным держателем.

– Основным держателем? – изумленно переспросила Вера.

– Совершенно верно.

Вера поблагодарила и повесила трубку. Потом по очереди набрала номера, напечатанные на обратной стороне двух других карточек.

Росс заблокировал и их тоже.

Вера пришла в ярость. Она позвонила в приемную Росса на Харли-стрит. Трубку сняла его секретарша, как всегда надменная и отстраненная. Люсинда Смарт раздражала Веру несказанно. Сухая, похожая на лошадь, разведенка под пятьдесят, чья сестра служила личным секретарем у принцессы Маргарет. С Верой Люсинда всегда держалась надменно и равнодушно.

– Люсинда, будьте добры, соедините меня с Россом, – попросила Вера. – По срочному делу.

– Мистера Рансома сейчас нельзя беспокоить, миссис Рансом. У него пациентка.

– Мне необходимо переговорить с ним сразу же, как только он освободится.

– Я передам ему вашу просьбу, миссис Рансом.

– И вот еще что. Прошу вас, передайте ему: если он не перезвонит, ужина сегодня не будет.

Он не перезвонил.

Когда-то – уже очень давно – шуршание шин по гравию музыкой отдавалось в ушах Веры. Росс сейчас будет дома! Когда-то она бросалась к нему, как только он показывался на пороге; она обнимала и целовала его. А однажды летним вечером, вскоре после того, как они сюда переехали, и незадолго до зачатия Алека, они лежали на полу в холле и занимались любовью – даже не закрыв дверь.

Она слышала, как залаял Распутин; он ринулся к двери, чтобы встретить хозяина. Алек в пижаме поспешил следом:

– Папа приехал! Папа дома!

Чуть раздвинув занавески, Вера увидела его «астон-мартин»; в темноте посверкивали габаритные огни. Она отступила назад. Она до сих пор была в джинсах и свитере грубой вязки, но ей было все равно. Сегодня придется ему потерпеть.

Вера нарочно не потушила свет в спальне, зная, что это раздражает его. На лестничной площадке на боку валялась игрушечная полицейская машинка; чуть дальше валялись детали «Лего» – Алек пытался построить гараж, да так и не достроил. Вера и не подумала ничего подбирать. Внизу слышался взволнованный собачий лай. Но вот скрипнула отпираемая дверь, и она услышала голос Росса, который поздоровался вначале с собакой, затем с сыном.

– Папа, показать, что я нарисовал в школе?

Снова голос Росса, перекрывающий остальной шум:

– Распутин! Тихо, малыш! Тихо!

– Показать, папочка? Показать?

И, впервые за все годы замужества, Вера решила, что не спустится вниз. Пройдя по коридору второго этажа, она зашла в одну из спален для гостей.

Включила свет, закрыла за собой дверь и села в глубокое кресло. Комната выходила окнами не на фасад, а на противоположную часть дома: на лужайки, уступами спускающиеся вниз, к бассейну, на теннисный корт, сад и загоны, но в такой дождливый вечер, как сегодня, из окна не видно ничего. Слышен лишь стук дождя по стеклу, а свинцово-серое небо тает во мраке.

Вера вздрогнула. Комната была холодная, нежилая. Обстановка тоже холодная – все подобрано со вкусом, но какое-то безличное. Щегольские шторы в цветочек в тон покрывалу; мебель красного дерева; на прикроватных столиках – стопки старых журналов «Кантри лайф» и «Вог». Пустоты на стенах заполняли картины, убранные из жилых комнат: заурядные охотничьи сцены, пара скучных набросков, изображающих насосную станцию в Бате, и такая же скучная акварель с видом холмов Суссекса, которую они купили под влиянием шампанского и музыки в Глайндборне.

Хорошо, что здесь тихо. В ней кипела ярость; необходимо остыть. Ей никогда не удавалось переспорить Росса; раньше, когда они ссорились, больше всех страдал Алек – он очень пугался и замыкался в себе…

Вера закрыла глаза и стала думать об Оливере Кэботе. Она изо всех сил старалась вспомнить его лицо, однако оно ускользало: в первый миг она отчетливо представляла лицо Оливера, и тут же от него оставалось лишь слабое воспоминание. Всякий раз, когда Вера думала о нем, ей становилось теплее. Самое сильное чувство, связанное с ним, – теплота. Теплота и грусть, глубокая, нежная грусть, когда он говорил о сыне.

Острая тоска вдруг овладела ею; страстно захотелось его увидеть. Вере казалось, будто она уже не способна на такое, что подобные чувства остались далеко в прошлом и что она никогда больше не испытает ничего похожего. Подобные чувства она испытывала в ранней юности к мальчику по имени Чарлз Стуртон. Он был похож на Алека Болдуина и обожал ее. Обаятельный, с безупречными манерами, отличный собеседник, восхитительный любовник; он обладал даром нравиться всем. И работа у него была отличная – он трудился в фирме «Сотби». Ему предлагали двухгодичную стажировку в Нью-Йорке, и он просил Веру поехать с ним. В тот момент, когда ей казалось, что все так замечательно, что лучше и быть не может, он вдруг бросил ее.

Один короткий телефонный звонок. Он встретил другую женщину.

После разрыва Вера много месяцев была безутешна. Именно тогда она упала с велосипеда и познакомилась с Россом. Он наложил ей на лоб четыре шва; она еще боялась, что шрамы останутся на всю жизнь, – однако через несколько недель после того, как швы рассосались, на лбу не осталось и следа. К тому времени они с Россом уже встречались.

Он казался ей таким сильным, таким внимательным. Ничто не указывало на то, в какого психопатического тирана он превратится впоследствии… А может, она просто была слепа и до безумия влюблена в высокого, обаятельного, невероятно красивого и честолюбивого молодого врача?

– Какого черта ты здесь делаешь?

Вера повернула голову. Ее муж стоял на пороге с потемневшим от ярости лицом. Видя, что она не делает попыток встать, Росс широким шагом направился к ней.

– Я спрашиваю, какого черта ты здесь делаешь? – Он остановился прямо перед ней, дрожа от ярости.