Змейка и крылья ночи - Карисса Бродбент

него задергалась жилка, свидетельствуя о его раздражении.

У меня в животе узлом связалась тревога при мысли о насмешке Анджелики и о том, как она на меня посмотрела, и при мысли о Райне, ришанском вампире. Теоретически Кеджари – особый турнир, в котором каждый участник соревнуется на общих основаниях. А на практике? Турнир был лишь продолжением трений и конфликтов окружающего мира.

– Если где-то там, снаружи, происходят дела, которые могут повлиять на то, что происходит здесь, внутри, мне надо об этом знать, – сказала я.

– Тебе надо сосредоточиться на том, чтобы выжить. Больше ничего.

– Я сосредоточена на том, чтобы выжить.

– Но собственными руками отправить себя в когти ришанину? Я тебя другому учил.

Не успев остановить себя, я бросила ему в ответ:

– А что, надо было истечь кровью до смерти? Что мне было делать? Я пыталась позвать тебя на помощь – а ты не пришел.

Слова слетели у меня с языка слишком быстро, я не успела их остановить. Острые, как мечи, которые он отдал мне в прошлую встречу. Взгляд резко перескочил на меня, и в нем на секунду показался огонек обиды, который быстро затвердел, превратившись в лед.

Я сразу пожалела о своих словах. Слишком сильно я надавила. Выражение его лица изменилось резко и мгновенно, как будто те же самые черты стали маской, которая теперь была надета на совершенно другого мужчину.

Винсент – мой отец любил меня больше всех. Но Винсент – король ночерожденных был слишком жестким, чтобы позволить хоть малейший вызов, шла ли тут речь о любви или нет.

– Ты считаешь, я не делал всего возможного, чтобы помочь тебе? – холодно спросил он.

– Не считаю, – сказала я. – Конечно не считаю.

– Я вручил тебе те мечи, чтобы ты стала тем, кто заслуживает ими владеть. Если ты не хочешь, чтобы…

– Хочу.

Последний раз, когда он общался в такой манере, он вышел из комнаты и неделю со мной не разговаривал. Мне даже стало стыдно за ту внезапную, лихорадочную панику, которая охватила меня от одной мысли, что он еще раз так устранится прямо сейчас.

Чужая, незнакомая твердость в его глазах не смягчилась. Он отвернулся. Его силуэт вырисовывался на фоне Сивринажа.

– Прости, – сказала я, сглотнув комок в горле. – Я знаю, что ты делаешь все возможное. Мне не следовало предполагать иное.

И я правда так считала. Я слишком погорячилась из-за его чрезмерной опеки. Всем, что имела, я была обязана Винсенту, и я никогда об этом не забывала.

Прошли несколько долгих напряженных секунд. Когда он снова повернулся ко мне и это лицо уже не было лицом оскорбленного короля, а было лицом моего заботливого усталого отца, я невольно вздохнула с облегчением.

– Я бы пришел, – сказал он, – если бы смог.

Это было самое большее, на что я могла рассчитывать в качестве извинения. Чтобы Винсент извинялся, я еще не видела. Ни перед кем и ни за что. Но надо научиться слышать то, что скрыто между слов. Так же как он никогда не говорил мне, что любит меня, но я слышала это в каждой его суровой нотации. А сейчас, хотя он и не попросил извинений, я услышала это в слегка понизившейся интонации этой единственной фразы.

С такими, как Винсент, надо быть гибким. Брать то, чего они не дадут нам сами.

– Я знаю, – пробормотала я.

Он посмотрел на меня долгим изучающим взглядом.

– Ты должна выиграть.

Это он сказал не с нежностью, а с прямолинейной твердостью. Приказ.

– Я знаю.

Он дотронулся до моей щеки.

Я вздрогнула, но не потому, что у него получилось неожиданно. Я едва ли могла вспомнить, когда последний раз Винсент до меня дотрагивался, не считая ударов на тренировке. В глубине души мне захотелось погрузиться в эту незаметную нежность.

Когда я была маленькой, он иногда обнимал меня. Одно из моих самых ранних воспоминаний – как я кладу Винсенту голову на плечо и внезапно понимаю, что я в безопасности. Даже ребенком я осознавала, насколько редко такое бывает. Я тогда почувствовала как будто вздох облегчения, как будто я, сама того не зная, удерживала дыхание с тех пор, как на меня обрушился мой дом.

С того момента прошло очень много времени. Раньше любовь значила позаботиться о моей безопасности, но однажды она стала значить: напоминать мне обо всем, что есть в окружающем мире жестокого и опасного.

Он убрал руку и отступил назад.

– Оставь себе своего союзника, – сказал он. – Но держи зубки наготове, маленькая змейка. Следи за его спиной, но не подставляй свою. В ту же минуту, как ты повернешься к нему спиной, он тебя убьет. Используй его. Но не позволяй ему использовать тебя.

Все, что я очень хорошо знала. Я кивнула.

Он сунул руку в карман и вручил мне еще один флакончик с целебной жидкостью.

– Храни ее, – сказал он. – Не знаю, когда смогу достать еще.

Я сунула жидкость в сумку и выскользнула в ночь.

Во всяком случае, это гораздо полезнее объятий.

На обратном пути в Лунный дворец я никого не встретила. Часы перед самым рассветом часто бывают тихими – большинство вампиров уже разошлись по домам, готовясь ко сну, и дорога, которой я шла, была пустынной.

Перед тем как перелезть через стены дворцового сада, я остановилась.

Взглянув назад через плечо, я не увидела ничего, кроме безмолвных брусчатых тропинок и неопределенных темных очертаний разросшихся розовых кустов. Ни намека на движение. Ни единого звука.

И все же на загривке у меня поднялись волосы, как будто я почувствовала взгляд внимательных глаз.

Я вздрогнула, повернулась к стене и броском перебралась через нее.

К тому времени, как я поднялась по всем лестницам, из-за горизонта выглянул рассвет. Когда я открыла дверь апартаментов, меня удивило, что гардины слегка раздвинуты и пространство между ними заполняет внушительная фигура Райна. Он опирался на окно, прижав руку к стеклу.

– Где ты была? – спросил он, не поворачиваясь.

– Это не твоя забота.

Я закрыла дверь и вошла в гостиную.

– Немного и моя, не находишь? Союзники, все такое.

Матерь, я ненавидела это слово и все, что, по его мнению, оно в себя включает.

Я подчеркнуто молчала, когда вошла в гостиную. Райн чуть повернул голову, ровно настолько, чтобы наблюдать за мной. Серебро лунного света начало румяниться розовым, предвещая приход солнца, и обрисовывало волевые очертания его подбородка, стекая вниз, к мышцам на шее.

Эти мышцы слегка напряглись, когда он улыбнулся мне сокрушенной полуулыбкой.

– Даже на дюйм