Бунин и Набоков. История соперничества - Максим Д. Шраер

Внимательный читатель, знакомый с перепиской Набокова – Бунина, отметит перемену тона в ответе Набокова, который теперь обращается к Бунину совершенно на равных – без прежнего пиетета:

В конце концов Бунин так и не приехал в Ментону. В апреле – мае 1938 года Бунин ездил с выступлениями по Прибалтике, в августе Бунины нашли квартиру недалеко от Монако в городке Босолей (Beausoleil). Там они прожили до апреля 1939 года, после чего вернулись на несколько месяцев в Грасс на виллу «Бельведер». В июле 1938-го, во время пребывания в Босолее, Бунин навестил Набокова в деревушке Мулине (Moulinet), живописном пристанище писателя в Приморских Альпах[240]. В Мулине и теперь мало что изменилось с тех пор, и гостиничка, в которой жили Набоковы и в которой состоялась встреча писателей, сохранилась в своем довоенном обличье (илл. 14).

Вот как Набоков описал неожиданный приезд Бунина в деревушку Мулине: «Накануне нашего отъезда, средь ералаша укладки явился к нам Лексеич, нобелевский» (илл. 15)[241].

По словам Брайена Бойда, «встречи были обречены на неудачу»[242]. Набоковская снисходительная ирония, до того не заметная в отношении к Бунину, внезапно весьма отчетливо выразилась в открытке, отправленной Шаховской после этого визита. Как же много изменилось с тех пор, когда молодым автором в 1921 году Набоков признавался в любви Бунину и считал его своим эстетическим эталоном! Теперь же, в 1938-м, Бунин стал для Набокова предметом эпатажа (похоже, почти семидесятилетний Бунин с его манией величия и помпезностью действительно казался гротескным почти сорокалетнему Набокову).

14 марта 1938 года Бунин был на премьере пьесы Набокова «Событие» в парижском Русском театре. Именно с созданием пьесы «Событие» – и ее публикацией в журнале «Русские записки» и постановкой сначала в Париже, а потом уже в Праге, Варшаве, Белграде и Нью-Йорке – связан театральный скандал, или, вернее, скандальчик. Не только в самом персонаже Известного Писателя в пьесе Набокова, но в его сценических интерпретациях современники усмотрели пародийный образ Бунина[243]. У Набокова в тексте первому появлению Известного Писателя предшествует авторское пояснение: «Он стар, львист, говорит слегка в нос, медленно и веско, не без выигрышных прочищений горла позади слов, одет в смокинг» (Набоков РСС 5: 488). Действительно, в цитируемом выше письме Вере Набоковой от 10 января 1936 года Набоков писал о «в нос говорящ» Бунине и его «похабны шуточк», а уже позднее, в автобиографиях, отмечал «богатый и нецеломудренный» («rich and unchaste») словарь писателя. Забегая вперед, заметим, что после постановки пьесы в Нью-Йорке весной 1941 года Михаил Айзенштадт-Железнов (Аргус), который вел колонку в «Новом русском слове», писал в рецензии от 6 апреля 1941 года: «Во втором отделении Сирин сводит счеты с писателем, явно принадлежащим к нашей эмиграции и всем нам известным. Шарж, надо отдать справедливость, удался блестяще. Г. Далматов в роли писателя Петра Николаевича понял, кого Сирин имел в виду»[244]. Хотя в статье Айзенштадта-Железнова Бунин прямым текстом не назван реальным прототипом Известного Писателя, Набоков отправил редактору нью-йоркской газеты протест, который был опубликован 11 апреля 1941 года. Комментируя инсинуацию Айзенштадта-Железнова, что «Сирин сводит счеты с писателем всем нам известным», Набоков писал:

Как заметил А. Бабиков, «есмотря на то, что Набоков отрицал наличие прототипа у этого персонажа, некоторые черты И. А. Бунина в нем очевидны. Вероятно, в этом портрете отразилось впечатление Набокова от встреч с Буниным в Париже в январе 1936 года и в начале 1937 года»[246]. История с пародированием Бунина в пьесе Набокова «Событие» напоминает театр теней не только потому, что Набоков публично отрицал наличие у Петра Николаевича реального прототипа, но и потому, что он при этом прозрачно намекал на возможность зрительского узнавания. Не менее любопытен тот факт, что сам Бунин, судя по всему, предпочел сделать вид, что в персонаже пьесы Набокова он себя не узнал и не признал. В дневниках Бунина и его жены нет записей за 1938 год. Журналист Яков Полонский, охочий до сплетен и пересудов человек, отметил в дневнике после парижской премьеры: « полный до отказа зал Бунин, говорят, громко ругался во втором и третьем актах. При выходе из театра Милюков сказал Бунину: – Что же, Иван Алексеевич, двух мнений не может быть? – О, нет, Павел Николаевич, тут двух мнений не может быть»[247].