Три этажа - Эшколь Нево

Так вот, дом Номи. Ее отец, Джош, с поредевшим конским хвостом на голове. Он держал лавку «Мистер Пуп» на пешеходной улице Бен Иегуды, помнишь? Мне кажется, во всем нашем выпуске не было человека, не покупавшего у него бейджиков со словом «Полиция» или с портретом Майкла Джексона.

Ее мать, Барбара, – бывшая активистка «Вудстока», которая заводила нам диски Сантаны (я ничего не путаю?) и учила нас, что можно танцевать, чтобы привлечь внимание мальчиков, а можно – просто для удовольствия.

Оба они, Барбара и Джош, в тот день сидели у себя в гостиной и очень нам обрадовались. Барбара обняла нас и сказала: «Как приятно вас видеть! Давненько вы у нас не появлялись». Мне показалось, что ее объятие стало не таким крепким, как было в нашем детстве. Джош сказал мне: «That was so beautiful, твоя речь на похоронах». Я проглотила готовое сорваться с губ «спасибо» ввиду его полной неуместности, а Барбара сказала: «Присаживайтесь, что же вы стоите?» Она пожала руки Асафу и аму («Nice to meet you») и странно веселым голосом добавила, обращаясь к нам: «Она очень вас любила, вы ведь знаете?» – «Мы тоже очень любили ее, Барбара», – ответила ты. А я молчала, думая про себя (вечно я все порчу, не делом, так мыслями), что наша дружба с тобой всегда была намного крепче, и, с радостью приняв в свою компанию Номи, мы все же относились к ней чуточку иронично; в ней и правда было что-то нелепое – эти ее цветочки в волосах, и ботинки «Палладиум», и несчастная любовь с болельщиком футбольного клуба «Бейтар», с которым у нее не было ничего общего. Она производила впечатление человека, опоздавшего родиться лет на десять, но, несмотря ни на что, мы в ней нуждались, потому что без нее казались бы слишком стереотипными «иерусалимскими девами» и занудами, не говоря уже о том, что без нее не смогли бы заводить столько новых знакомств, ведь это она устраивала вечеринки и вообще была у нас заводилой: «А не махнуть ли на музыкальный фестиваль в Арад?», «А давайте после школьной экскурсии останемся на денек в Эйлате!», «Девочки, мы едем в Синай!», «Я договорилась: нас ждут на сбор урожая в кибуце Манара». (За эту последнюю инициативу – особое ей спасибо. Если бы не Эрика, волонтер из Аргентины, я имела все шансы отправиться на службу в армию девственницей, но мне повезло: свой первый раз я прошла с парнем, уверенным, что у меня самое красивое в мире тело. Правда, через неделю он разбил мне сердце.)

Без Номи мы не сдвинулись бы с места, и это истинная правда.

Ее стремление стать нашей подругой открыло нам глаза на то, что мы с тобой составляем некое единое целое. Что это дорогого стоит. И, как ни странно, хотя лучшими подругами были мы с тобой, именно Номи служила тем стимулом, без которого…

Помнишь, как в один из дней недельного траура я протянула тебе руку, а ты взяла ее и крепко пожала? Ты, как всегда, сделала ровно то, что требовалось сделать.

Я чувствовала, что куда-то проваливаюсь, Нета. Как будто в доме Джоша и Барбары не было пола. Я чувствовала, что со смертью Номи закончилась и моя жизнь, какой она была до этого. И теперь начиналось что-то другое, но между мной и этим новым зияла пропасть страха (аналогичное чувство я испытываю и сейчас, стоя на краю пропасти, сулящей перемены).

Когда мы ехали в Иерусалим на похороны Номи, я попросила Асафа свернуть, чуть не доезжая до Шаар-ха-Гая, направо, на грунтовую дорогу, ведущую к Мемориалу погибших летчиков. Еще не совсем стемнело, но я больше не могла ждать. Я сказала ему: «Мне надо тебя почувствовать». Сначала он не понял. Крепко меня обнял. По-дружески. Тогда я расстегнула ему ремень и откинула назад его сиденье. Тут уж он сообразил, что к чему, но я оказалась сверху, а мне хотелось не этого. Я быстро сняла трусы, задрала подол платья, растянулась на своем сиденье, развела ноги и сказала: «Иди ко мне! Быстро!»

Бывает желание, а бывает потребность. То, что произошло в его «фиате», было вызвано потребностью. Я нуждалась в том, чтобы кто-то подчинил меня себе. Побежденной женщине нечего бояться. Ей плевать на пропасть. Она лежит на пассажирском сиденье, свободная от любой ответственности. Ее задранные вверх ноги покоятся на приборной панели, по телу пробегают волны восхитительной боли, и она хотя бы пару секунд верит, что ничего не изменится, что время остановило свой бег на краю бездны и можно еще целую вечность не шевелиться.

♦

Кстати, судя по моим расчетам, в тот вечер в машине мы зачали Лири. Конечно, у меня нет стопроцентной уверенности. К тому же это выглядит чересчур символично.

♦

– Да, – сказал Эвиатар, – ты права. Слово «сценарии» сюда плохо подходит. Наверное, лучше сказать «истории». Я сочинял истории, которые приводили меня к тебе. Которые случайно сталкивали нас. И заканчивалось… ну, ты догадываешься чем. Засыпая, я прокручивал в голове эти истории. Иногда даже рядом с другой женщиной… я имею в виду в постели.

– Я знаю, что ты врешь, но мне приятно это слышать, – сказала я.

Или: «Зачем ты мне все это рассказываешь? С какой целью?»

Или: «Приведи пример».

– Что значит «пример»?

– Расскажи хотя бы одну из этих историй.

– У меня язык не повернется.

– В таком случае позволь тебе не поверить.

– Можно мне сигарету? – спросил он.

– А я думала, что это «плохо действует на клиентов», – усмехнулась я.

Он протянул руку за сигаретой. Ни капли не обидевшись. Щелкнул зажигалкой. Он мог наклониться и прикурить от моей сигареты, но предпочел воспользоваться зажигалкой. Тыльная сторона его ладони была покрыта ужасного вида пятнами.

Он глубоко затянулся. Выдохнул дым, который смешался с дымом от моей сигареты.

– Закрой глаза, – сказал он. – Об этом можно говорить и слушать только с закрытыми глазами.

Я закрыла глаза. Потом приоткрыла один, чтобы проверить, закрыл ли глаза и он, и снова зажмурилась. Я слышала только его голос, который не очень отличался от голоса Асафа, если не считать нотки страха.

– Напротив Ямин Моше есть кафе. Когда я в Иерусалиме, провожу там деловые встречи. И вот однажды вечером туда заходишь ты. Ты приехала в гости к отцу, но у него дома только растворимый кофе, а тебе захотелось эспрессо. Ты сказала ему, что выскочишь за кофе и тут же вернешься. Я как раз закончил встречу и провожаю клиента к выходу, но тут вижу у стойки бара тебя. Я с тобой здороваюсь. Ты не сразу меня узнаешь. На тебе джинсы и легкая блузка с небольшим вырезом. Да, забыл сказать, что дело было летним вечером. Небо темно-синего цвета. Я предлагаю тебе со мной выпить. Но ты говоришь, что не можешь, потому что тебя ждет отец. Тогда я говорю, что провожу тебя, и ты соглашаешься. Мы идем по улочкам квартала Ямин Моше, где живет (в моей истории) твой отец (надеюсь, ты не против), и разговариваем. В воздухе одуряюще пахнет жасмином. Улочки становятся все уже и безлюднее. Наконец мы подходим к небольшому скверу, в глубине которого стоит скамейка. Вокруг – дома, в которых никто не живет. Мы начинаем целоваться, сначала легкими поцелуями, а потом страстно впиваемся друг в друга, но тут ты отстраняешься и говоришь, что нас могут увидеть. Не успеваешь ты это сказать, как в сквер заходит группа японских туристов, и гид на английском объясняет им, что Ямин Моше – это первый еврейский квартал, построенный за пределами старого города, и одновременно – место встречи влюбленных Иерусалима. Группа смеется над нами по-японски, и мы понимаем, что больше не можем здесь оставаться. Тогда я наклоняюсь к тебе и шепотом предлагаю пойти в отель «Мишкенот Шаананим». И ты соглашаешься. – Ни за что бы не согласилась…