Работа над ошибками - Юрий Поляков

– Вопрос решается, – туманно ответил я.

– Вопросы сами не решаются, их решают: положительно или отрицательно…

– Скажите, Юрий Александрович, – с невинным участием спросил я, – почему вы перевели Вику из спецшколы?

– Об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз, – отозвался Челышев и, дружелюбно глядя мне в глаза, протянул руку. – Кстати, Вика бредит вашим Пустыревым! Давайте-ка подумаем и подключим Центральный Совет!

– Не стоит! – ответил я.

Он уходил по переулку мелким коридорным шагом, а на перекрёстке его подхватила чёрная «Волга». Наверное, из окон этой служебной машины мир выглядит как нагромождение фактического материала, не очень удачно подобранного к блестяще составленному отчёту о ходе выполнения перспективного плана…

В школьном вестибюле, обычно похожем на перрон некоего ребячьего вокзала, было тихо и чинно, у дверей, как часовые, стояли дежурные с красными повязками на руках. Дети с гиканьем влетали в школу и резко осаживали: вдоль вешалок прохаживалась грозная Клара Ивановна.

– У нас месячник примерного поведения? – спросил я.

– Нет, у нас в гостях заведующий роно! – значительно сообщила она.

– Будет сидеть на уроках?

– Не предупреждали. Пока он у директора. Кирибеев не появляется?

– Не видно.

– Звоните матери на работу!

– Есть. Разрешите выполнять? – отчеканил я, поедая начальство глазами. Клара Ивановна холодно кивнула: наверное, я не нравлюсь ей ни как педагог, ни как мужчина.

В учительской раздевалке я столкнулся с Полиной Викторовной, она клала последние мазки на свой «грим молодой девушки».

– Как я вам завидую! – вздохнула Маневич, увидев меня в зеркале. – Журналистика – это настоящее творчество!

– А педагогика?

– Подёнщина!

На первом уроке в пятом классе я разбирал с ребятами главу «Одиссей на острове циклопов». Они, замирая, следили, как хитроумный Улисс выпутывается из сложной ситуации, и предлагали много других способов спасения, вплоть до лазерного оружия. В духе времени я постарался не заострять их внимание на «крепком божественно-сладком напитке», при помощи которого был усыплён одноглазый людоед. И все шло прекрасно, пока осведомлённый Шибаев не объяснил товарищам, что «циклоп поймал кайф и вырубился».

Во время урока в класс заглянул заведующий роно, эскортируемый Стасем и Кларой Ивановной. Шумилин сделал успокаивающий жест: мол, не надо беспокоиться – и, молча кивая, слушал доверительный шёпот Фоменко. Они были похожи на врачей, совершающих утренний обход и скорбно задержавшихся возле койки безнадёжного больного.

На перемене, в учительской, Евдокия Матвеевна, как обычно, разыскивала журнал, но разговаривала почему-то шёпотом. Полина Викторовна убеждала непривычно томную Аллу в том, что у нас производственные отношения давно заменены личными – судя по всему, речь шла о том, кому достанется в борениях вырванное у роно высокое звание учителя-методиста, дающее двадцать пять рублей прибавки к жалованью. Елена Павловна была элегически грустна, но при моем появлении – надежды юношей питают! – кажется, повеселела. Чугунков вручил мне обстоятельный список прогульщиков и пожаловался, что Володя Борин, поспорив с Бабкиным, закинул гранату в открытое окно директора картонажной фабрики. Она упала на стол заседаний. И участники совещания, включая представителя райкома партии, на мгновение решили, будто граната настоящая… Случившаяся рядом Валя Рафф тоже наябедничала на влюблённого Бабкина, каковой продолжает ходить в пионерскую комнату и дуть в горны. Борис Евсеевич собрался поведать о том, как в 1958 году в него втрескалась десятиклассница-медалистка, но тут раздался звонок…

На втором уроке в шестом классе меня ожидало радостное событие – посещение Клары Ивановны. Она уселась за последнюю парту и после каждого моего слова с недовольным видом делала пометки в блокноте. Честно говоря, плана урока у меня не было: я собирался быстренько отщелкать междометия и перейти к повторению. Перестраиваться пришлось на ходу, получилось не ах, но, по-моему, дети все-таки усвоили, что «ах» – это тоже междометие. Тимофей Свирин, оказавшийся за одним столом с суровым завучем, вёл себя невообразимо примерно и постоянно поднимал руку, но только было непонятно: просится он к доске или просто чешет за ухом. Рисковать я не стал.

На перемене, анализируя мою беспомощность, Опрятина обнаружила отсутствие плана, сообщила, что у меня плохо с дифференцированным подходом к ученикам, а в заключение порадовала мыслью, что педагогика – это профессия, а не сезонная халтура.

Третий урок был в том же шестом классе. Я обнаружил, что оценок в журнале маловато, и вызвал нескольких учеников читать наизусть «Смерть пионерки». Когда молодость повела в «сабельный поход» Тимофея Свирина, в кабинет заглянул завхоз Шишлов и передал два распоряжения директора: обязательно забежать в конце дня и в понедельник пройти флюорографию.

Потом я, как говорят в армии, «согласно программы» рассказал ребятам о невезучем «рыцаре печального образа», а в заключение объяснил, что имя Дон-Кихота стало нарицательным и теперь так называют честных, благородных, добрых, но неудачливых людей.

– Андрей Михайлович, а ваш Пустырев тоже был Дон-Кихотом? – спросила Рита Короткова.

– В известной степени, – удивлённо ответил я.

– А можно мы вместе с девятым классом будем искать его роман? – выпалила она, оглядываясь на товарищей.

– Можно! – разрешил я и пощупал письмо.

На перемене я дозвонился до Екатерины Николаевны Кирибеевой и получил взволнованные заверения, что её сын и мой ученик каждое утро с портфелем уходит в школу. Теперь все понятно! У римлян имелись две специально уполномоченные богини: Итердука и Домидука: первая сопровождала детей на занятия, вторая приводила их домой. Древним было хорошо, а как жить нам, учителям-атеистам? Молиться Итердуке? Надо попробовать…

По коридору, озираясь улыбкой, шёл Кирибеев. Он равнодушно, словно надоедливый подлесок, разводил в стороны лезущую под ноги малышню, церемонно здоровался за руку с десятиклассниками и благосклонно кивал наиболее заслуженным восьмиклассникам. Я представил себе Кирибеева взрослым мужиком, эдаким недобрым молчуном, которого чтут и дома, и на работе, но не потому, что уважают, а просто не желают с ним связываться.

Он неторопливо подошёл к кабинету литературы, где в ожидании звонка томился девятый класс, и ребята встретили его по-разному. Ивченко отвернулся. Бабкин и Борин как ни в чем не бывало продолжали изображать рок-группу: один, покачиваясь и завывая, подражал электросинтезатору, а другой, дёргаясь и подпрыгивая, тарахтел за ударную установку. Зато Вика Челышева, будущая зарубежная экономка, сразу повисла на кирибеевском плече и, кивая в мою сторону, торопливо докладывала обстановку, а Расходенков топтался около них и верноподданно поддакивал. Они прикидывались, будто не замечают меня, хотя прекрасно видели, как я разбираюсь с пятиклассниками, устроившими конный бой.