Черное Солнце - Александр Бушков

— У меня нет под командой подразделения. У меня восемнадцать инструкторов, в столице только трое, остальные рассредоточены на большой территории, — он тяжко вздохнул. — Капитан-лейтенант, мы все — сухопутчики. Вариантов тут всего три: либо артиллерийский обстрел острова… — оглянувшись на привскочившего Рогова, — он быстро добавил, — что заведомо исключено. Либо десантирование по тросам с вертолетов, либо высадка десанта на катерах. В обоих случаях противник способен оказать существенное огневое противодействие, кроме того, последствия не предсказуемы… А ваша группа… Вы — единственные на всю страну аквалангисты, способные подобраться к острову незаметно и как-то разрешить вопрос. У кубинцев специалистов такого профиля нет, да и обращаться к ним не вполне правильно…

— Ага, — сказал Морской Змей. — И вы, значит, хотите, чтобы мы…

— Больше просто некому, — угрюмо промолвил Филатов. — Я прекрасно понимаю, что ваша группа — на особом положении, и приказывать вам что-то может только ваш Главный штаб. Даже если мы доложим все Москве немедленно…

Мазур его понимал. Все трое понимали. Пусть даже речь идет об инструкторе ЦК КПСС, дело будет решаться посредством немалой бюрократической махины. Начнутся совещания — неизбежные, черт побери! — вопрос должен будет пропутешествовать по нескольким инстанциям. Главный штаб, в конце концов, отдаст прямой приказ… через сутки? Через двое?

— Я могу вас только просить… — сказал Филатов.

Вот к нему Мазур почувствовал некоторое сочувствие. Подобная просьба таила в себе толику унижения генерал-майора перед капитан-лейтенантом, пусть крохотную. И абсолютно все это понимают…

— Вы же коммунисты, в конце концов! — уже откровенно жалобным, срывающимся голосом воскликнул Филатов.

— Мужики, — сказал подполковник, теребя свои жутковатые пальцы. — Вы же советские офицеры, а? Там наши люди… Девчонки…

Тишина настала гробовая. Морской Змей имел полное право встать и уйти, даже не откозыряв на прощанье — поскольку был без головного убора, да и без погон. И остался бы полностью чист перед командованием. И это понимали абсолютно все, даже, наверное, бледный, как стена, Рогов.

Как-то неловко опустив голову, Морской Змей буркнул:

— Сделаем, что сможем…

Лица присутствующих просветлели, а что до Рогова, тот пребывал прямо-таки в экстазе.

— Товарищ капитан-лейтенант… — пробормотал он (честное слово, с увлажнившимися глазами!). — Как коммунист коммунисту…

Лаврик прервал его вежливым, но непреклонным тоном:

— Вот только один нюанс, товарищ Степанов… Лично для меня что-то тут не до конца складывается. Головоломка есть, а пары важных кусочков, нутром чую, не хватает… Куда, собственно, делегация направлялась?

— В Джили, — сказал Степанов.

Рогов вклинился, явно одержимый жаждой оказаться полезным и нужным:

— Предстояло выполнить важную политическую задачу: вручить орден Трудового Красного Знамени товарищу Лавуте… Ну, и сопутствующие мероприятия…

— Вот оно! — торжествующе возгласил Лаврик.

Товарищ Степанов поморщился:

— Полагаете, это мотив?

— Полагаю, — уверенно сказал Лаврик. — И в более цивилизованных местах всплывают такие мотивы. Только здесь их реализовать проще. Блондинки, орден, предназначавшийся именно что Лавуте… Я с вашими разработками не знаком, но не сомневаюсь, что Кирату его должен люто ненавидеть…

Мазур не в первый раз подавил ухмылку. Лавута — персонаж широко известный (и, как втихомолку говорят меж своими — весьма даже анекдотический).

Еще не так уж давно он был обычным местным королем — точнее, корольком. Королевство небольшенькое, захудалое, племя не особо и многочисленное. Сильные соседи, как здесь меж королями водилось (европейские, впрочем, вели себя когда-то точно так же), без зазрения совести оттяпывали кусочки сельскохозяйственных угодий, а Кирату всерьез нацелился отобрать единственный в державе Лавуты серебряный рудничок, за счет которого экономика Лавуты только и держалась. Столица, учитывая сложность обстановки, в такие мелочи старалась не вмешиваться, озабоченная одним: лишь бы короли ни примкнули к какой-нибудь вооруженной оппозиции…

И тут Лавута бабахнул ход ферзем. Один из его младших сыновей два года учился в Москве, в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы — и, как показали события, в отличие от других африканских прынцев не бездельничал, кое-чего нахватался…

Одним словом, в один прекрасный день Лавута приехал в столицу и выложил такое, отчего министр, счастью своему не веря, стал названивать в высшие инстанции по трем телефонам одновременно, себя не помня от радости и энтузиазма.

Оказалось, что Лавута, опираясь на единодушно выраженное мнение своего народа, решил принять самое активное участие в социалистическом строительстве (последние два слова, уверяли очевидцы, он выговаривал без малейшей запинки). А посему он торжественно, на веки вечные, отрекается от королевского титула как пережитка отсталого прошлого, столь же пережиточный Габул Старейшин только что распустил, избрав взамен Народное Собрание, председателем коего опять-таки избран всеобщим голосованием. Готов вступить в партию, принять аграрную реформу, создав у себя социалистический кооператив по совместной обработке земли — ну, и напоследок сообщил, что вместе с ним в партию готовы вступить все совершеннолетние мужчины.

На фоне массовой, что греха таить, идейной отсталости местных королей мимо такого подарка судьбы пройти было решительно невозможно. В партию Лавуту и его народ приняли буквально в тот же день — разве что мягонько намекнули, что раскрепощенная африканская женщина — тоже человек, и следовало бы поактивнее привлекать слабый пол к участию в общественной и партийной жизни. Лавута, удрученно ссылаясь на свою идейную отсталость (тяжкое наследие колонизаторского прошлого, что поделать), обещал учесть советы партийных товарищей и развиваться идейно, чтоб ему с этого места не сойти, чтоб к нему ночью пришел Большой Джулбо и обе ноги откусил.

И завертелось… Циники (как порой принято именовать знающих людей) втихомолку уточняли, что список депутатов Народного Собрания в точности совпадает со списком Габуда Старейшин (поголовно состоявшего из ближайшей королевской родни), а границы сельскохозяйственного кооператива подозрительным образом совпадают до мелочей с границами личных королевских полей, где и прежде подданные трудились сообща, совершенно как в колхозе. Но с точки зрения большой политики, агитации и пропаганды на такие досадные мелочи не стоило обращать внимания. О Лавуте даже напечатала большую статью газета «Правда», там на фотографиях был и Лавута, украсивший себя самым большим значком с изображением В. И. Ленина, какой только отыскался у советских товарищей, и дружно взмахивающие мотыгами на кооперативных полях бывшие королевские подданные, а ныне члены партии, и даже самая настоящая раскрепощенная африканская женщина, гордо державшая (и даже не вверх ногами) изданный на португальском «Капитал» Карла Маркса. Чтобы защитить социалистические преобразования, а также помянутый серебряный рудничок, у Лавуты был расквартирован кубинский батальон с приданной бронетехникой — «и соседи присмирели, нападать уже не смели…».