Охотники на мамонтов - Сергей Покровский

Из-за ствола, опрокинутого бурей, выпрыгнул стройный охотник. В несколько прыжков он очутился над раненым зверем. Кабанёнок попытался бежать, но передние ноги его подломились, и он бессильно уткнулся рыльцем в землю.

Под левой лопаткой его торчала стрела, глубоко вонзившаяся в тело.

Охотник бросился на колени. Одной рукой притиснул кабанёнка к земле, а другой начал осторожно выкручивать стрелу из раны.

Кабанёнок забился сильнее; тогда охотник вынул из-за ремённого пояса тяжёлый чёрный камень, острый с одного конца и тупой с другого, насаженный на дубовую рукоятку и тщательно отшлифованный со всех сторон. Ударом в лоб охотник оглушил кабанёнка, и тот замер на месте, вытянув задние ноги. Охотник присел на корточки, погладил рукой жертву и зашептал:

— Не сердись, сын кабанихи! Не Уоми убил тебя. Ударил чужой ловец. Пришёл из дальних землянок, откуда восходит солнце. Пусть туда летит твоя тень. Спи, сын кабанихи. Пусть твоё дыхание летит к Кабаньему Старику. Скажи: приказывает ему Уоми. Будь здоров, Большой Кабан. Посылай всегда для Уоми много кабанят. Уоми пойдёт на охоту, скажет спасибо Старшему Кабану.

Пока Уоми говорил, последние судороги кабанёнка затихли. Уоми ещё раз погладил его, поднялся и обошёл вокруг бездыханного тела.

— А теперь отдай Уоми твою душу. Пусть сила твоя перейдёт в мою силу, твоё тепло в моё тепло, твоя жизнь прибавится к моей жизни.

Охотник поднял кабанёнка и припал губами к его ране.

Потом Уоми положил кабанёнка на землю, вынул из-за пояса кремнёвый нож, вделанный в деревянную рукоятку, привычным движением выпотрошил и освежевал тушу.

Уоми был голоден. Наскоро ополоснув в ручье руки, он снял ножом задний окорочок и крепкими, как у волка, зубами захватил край сырого мяса. Острым кремнёвым лезвием ловко обрезал кусок перед самыми губами и жадно начал разжевывать нежное, молодое мясо.

Проглотив один кусок, он хотел было приняться за другой, как вдруг какая-то мысль заставила его остановиться. Он внимательно осмотрелся кругом.

Так и есть! Это овраг Дабу. Четыре зимы прошло с тех пор, как он был здесь последний раз.

Уоми быстро провёл рукой по волосам и стал заворачивать окорочок в снятую с кабанёнка шкуру. Туда же вложил он вырезанные сердце и лёгкие. Припрятал остальное мясо под куст орешника, прикрыл всё это несколькими пучками травы и решительно зашагал туда, где с каменистого уступа, булькая, стекал ручеёк.

Уоми взобрался на уступ и неподвижно замер на месте.

Здесь овраг расширялся в круглую котловину, окружённую лесом.

Со всех сторон поднимались стеной деревья. Посередине рос громадный дуб. Корявый ствол его, покрытый странными наростами, поражал своей чудовищной толщиной. Девять взрослых мужчин, взявшись за руки, вряд ли могли бы заключить его в свои объятия.

Окружающие деревья были также изрядных размеров и весьма почтенного возраста. Их ветви раскидывались широко над землёй. Но и среди этих лесных великанов центральный дуб казался настоящим гигантом. Его кудрявая голова высоко поднималась над лесом.

Огромные нижние ветви тёмным шатром покрывали землю и нагибались концами чуть не до самой земли. Два толстых сука были безлистны и напоминали мощные, широко распростёртые руки с растопыренными пальцами.

Между ними выше человеческого роста виднелось чёрное дупло удивительной формы. Оно было похоже на разинутый рот, окружённый толстыми губами.

Выше дупла — две чёрные ямы, искусно выдолбленные и выжженные огнём. Над каждой из них виднелось по большому уродливому наросту в виде насупленных бровей. Всё это делало нижнюю, толстую часть ствола похожей на какой-то чудовищный лик с разинутой пастью и чёрными, наводящими ужас глазами.

Это был старый Дабу — священное дерево, природный идол окрестных поселенцев. Его нижние ветви были увешаны приношениями почитателей. Тут висели шкурки горностаев, выдр, белок и бобров, а также глиняные фигурки каких-то зверей. Это были дары охотников после счастливой охоты или предварительные подарки, которыми они хотели задобрить могущественного хозяина леса.

Тут и там виднелись засохшие венки — приношения молодых девушек-невест. Были здесь и длинные гирлянды желудей; их приносили женщины, молящие об облегчении родов.

Уоми с детства было знакомо чувство необъяснимого трепета, которое охватывало его при виде Священного Дуба. Так бывало всякий раз, когда мать вместе с другими матерями посёлка приводила его на поклонение Великому Дабу.

Под густой тенью гигантского шатра из ветвей ещё таинственней казался пахнущий лесной гнилью сырой полумрак оврага.

Как только Уоми вступил в эту тень, в нём разом всколыхнулись детские, почти забытые страхи. Сердце его ёкнуло по-ребячьи, когда на него глянули, как живые, глубокие зрачки идола из-под нависших корявых бровей. Уоми робко положил приношение на корни дуба и упал ничком на землю. Он охватил ладонями голову, зажмурился и долго лежал, прижимая лицо к сухим, прошлогодним листьям.

Вдруг старый Дабу тихо шевельнул концами ветвей. В этом шелесте листьев Уоми почудился таинственный шёпот живой души. Уоми вскочил, радостно протянул вперёд загорелые руки и заговорил:

— Великий Дабу, Старик Стариков, Хозяин лесных деревьев, Прадед Прадедов нашего рода! К тебе пришёл Уоми. Родные связали его. Они думали, что он рождён от Злого Лесовика. Родные кинули в челнок Уоми и пустили вниз по реке. Река понесла его. Льдины крутились. Уоми узнал, что они злые. Они толкали челнок и хотели его утопить. Они влезали друг на друга. Дни прошли. Ночи прошли. Уоми не умер. Не ел, не пил, только кричал. Душа твоя услыхала. Она сказала Реке, и Река послушалась. Далеко-далеко она вынесла его на луг и там оставила. Люди нашли Уоми. Они развязали ему руки и ноги. Люди накормили его. Четыре зимы и четыре лета Уоми жил и охотился с ними… И вот он вернулся. Возьми лучшую часть его первой добычи. Ешь, Дабу, и помни об Уоми!

Уоми бросил мясо в раскрытую пасть идола. Потом он вынул из шкурки сердце кабана, выдавил из него на ладонь пригоршню липкой крови и, приподнявшись на выступ коры, обмазал губы идола. Сердце он бросил в дупло:

— Пей, Дабу! Посылай Уоми большую охоту. Дай Уоми скорее вернуться домой…

Тихий шелест снова пробежал по листьям.

«Добрый ответ», — подумал Уоми.

Вдруг в глубине дупла что-то зашевелилось. Уоми отпрянул назад. И тут случилось то, что навсегда врезалось в его память.

Из дупла не торопясь вылез огромный филин. Он уселся на нижней губе идола. В когтях у него было зажато кабанье сердце, из которого сочилась кровь.

На глазах онемевшего от изумления Уоми филин рвал клювом мясо и с какой-то странной важностью проглатывал кусок за куском.

Когда птица съела всё, жёлтые глаза её, не мигая, уставились на Уоми.