Сага о диком норде - Наталья Викторовна Бутырская

старые? Это бритты или норды? Что это был за ритуал? Как узнать, кто его начал?

Тулле развел руками.

— Скажи, что ты видел.

— Среди сотен разных видений чаще всего мелькали те, что были связаны с мертвецами. Я сражался с ними, я был одним из них, я видел реки, в которых текла кровь вместо воды. Я слышал слова на неизвестном языке, которые эхом прокатывались по лесам. Слова взывали к крови, а кровь следовала за словами, впитывалась в землю, стекала в озера и болота, ее капли касались мертвых тел, и те зашевелились. По указу жреца я искал того, кто говорил слова, но не видел его, видел лишь нити, что тянулись за ним. На конце одной из таких нитей был Кай. Я схватил нить и дотянулся до Кая, оставил на нем отпечаток ладони. Только поэтому я смог посылать ему сны. От Кая тоже отходили нити, но не черные, как у того человека, а всякие. Я хотел найти через нити Кая Альрика, но не смог. Сложно понять, кто на конце нити. Жрец удивился, что я хоть кого-то узнал.

— Значит, ритуал связан с водой, кровью и словами? — уточнил Полузубый.

— Не обязательно. Может, именно бездна показала это так. Я не умею разгадывать ее видения. Ворон тоже заглядывал туда в поисках ответов, но увидел и того меньше. Лишь подтвердил истинность видения.

— Но ты сказал, что ритуал не был завершен.

— Это Ворон сказал. Он предположил, какие именно реки я видел. Мы побывали на каждой из них, нашли те самые места, где приносили жертвы. Даже я почувствовал там отпечаток бездны. Жрец сказал, что круг не замкнут, точнее, уже замкнут, но неправильно. Словно в конце чего-то не хватало. Тогда я и подумал, что еще не поздно отменить ритуал, хотя драугры уже начали подниматься. А потом круг замкнулся. И прошла волна над Бриттландом.

— Ты говоришь, как настоящий жрец, — усмехнулся я. — Так же запутанно и бессмысленно.

Тулле нахмурился.

— Попробуй описать слепому цвет неба! Тогда поймешь, как сложно объяснить то, для чего еще не придумали слов.

Полузубый ударил кулаком о кулак.

— Видать, боги и впрямь возненавидели Бриттланд, раз шлют нам беду за бедой. И ни одного жреца не осталось у нас, кто смог бы угадать их волю. Не судьба нам поохотиться вместе, Альрик! Думается, лучше нам вернуться в свою деревню и готовиться к приходу драугров.

— Верно, — кивнул Альрик, дождался, пока Полузубый уйдет, и спросил у Тулле: — А тот жрец, что тебя учил… Куда отправился он?

— Не знаю, я ушел первым. Три дня назад его в Сторборге еще не было.

Хёвдинг переглянулся с Вепрем, потом посмотрел на меня.

— Если поступать по чести, мы должны пойти в Сторборг и предупредить конунга Харальда о драуграх.

Меня сразу же ожгла злость.

— Предупредить? Да он же сделал нас изгоями! Нас порубят еще на входе в город! Да пусть хоть все драугры мира придут и сметут Сторборг!

— А если б то был твой Сторбаш? Вот обидел бы ты кого, а он пришел и сказал об огненном черве. Как бы ты поступил? Снова прогнал его? Или простил бы обиду?

Я подумал-подумал, а потом сказал:

— Но ведь не только обида меж нами. Я Хрокра убил и дом его сжег.

— Ты убил? — сощурился Альрик.

— Резал-то Живодер, но я его привел в тот дом. Я хотел наказать Хрокра. Да если конунг и простит, так ведь кровники останутся, и один из них хельт. Нельзя мне в Сторборг!

— Да, подпортил ты мне дело. Тогда сделаем иначе. К конунгу пойдем только мы с Тулле.

Доселе молчавший Вепрь пробасил:

— Я тоже пойду.

— Нет, останешься за старшого. Третьим будет Плосконосый. Он местный, его род здесь давно живет, подтвердит наши слова.

— Только он как раз ничего не знает и не видел, — заметил я.

— Хватит и того, что видел драугров. А вы пока поищете подходящую тварь рун на десять.

На том и закончили разговор. Альрик с Вепрем ушли, а мы с Тулле продолжили болтать. Он рассказывал про всякие жреческие штуки: про кости для рун, про отвары, которыми пичкал жрец, после которых Тулле видел странные вещи. Нехотя упомянул о пытках. Вроде как жрец через боль выводил его из себя и учил сдерживаться, даже когда голову заволакивает безумие.

— Нужно отыскать то, что удерживает тебя, что-то настоящее, за что можно ухватиться. У меня этим оказался выколотый глаз. Когда я был в ярости, то видел двумя глазами, как прежде. Потому приучился закрывать здоровый глаз: если наступала темнота, то вокруг меня правь, если же я все еще мог видеть, значит, вокруг навь, видения. А потом жрец учил погружаться в навь и понимать, о чем она говорит.

Я же пересказал ему про бриттов, малахов, про Живодера и месть Хрокру, показал Домну и Дану и попросил поспрашивать у бездны, когда я там получу седьмую руну, чтобы заранее содрать кожу на спине.

— С бездной лучше не шутить, — серьезно ответил друг. — Вот ты говоришь, что бритты дали ей имя, думают, что она выглядит, как женщина… Это не так. Бездна — она как море. Ты можешь любить море, можешь считать его мужчиной или женщиной, можешь думать, что какие-то жертвы утихомирят его и подчинят твоей воле. Но приходит время, и море показывает, что ты — никто. Песчинка. Мелкая рыбешка. И жертвы нужны не морю, а тебе, чтобы решиться взойти на корабль и отплыть, отдаться волнам. Ты же не можешь спросить у моря, будет ли буря? Вот и я не могу говорить с бездной. Она… она бесконечна. Никто не может объять ее, но любой может коснуться, и тогда сложнее всего сохранить разум, не раствориться в ее тьме. Мамировы жрецы — безумцы, чудом удержавшиеся на краю.

— Тогда как же ты узнал про драугров? Сам же говорил, что бездна прислала тебе видение.

Мы так и не вернулись в дом, стояли возле частокола, прикрытые от ветра. Пару раз подходили бриттки, приносили горячие взвары, прибегал Леофсун, звал в дом, но мы не хотели уходить. Там, за общим столом, разговор станет иным, не таким серьезным.

Тулле посмотрел на неспешно темнеющее небо, где уже начали проступать первые яркие звезды.

— Хоть тебя и прозвали безумцем,