Стальная роза - Елена Горелик

Ваня, которому было интересно буквально всё в кузнице – ещё не успела приесться работа, – принялся активнее тянуть за верёвку, привязанную к верхней части меха.

Местный бурый уголь, смешанный с толикой привозного древесного, шедший в Бейши буквально на все огненные нужды, оделся длинными язычками пламени и сердито загудел.

В кузнице было два горна древней, проверенной столетиями конструкции. Целые семьи мастеров-печников передавали от отца к сыну искусство их постройки. Конечно, освобождать один из горнов для ковки нестандартного изделия никто бы не стал, но ведь речь шла о секрете обработки булата! О том самом секрете, который некоторые мастера Поднебесной, работавшие с привозными слитками, хранили пуще жизни! Тут хорошо ещё, что кузнецы не столпились вокруг поглазеть, работают со своими заготовками. Но слушают внимательно.

– В самый раз! – воскликнула Яна.

Молот застучал по ярко-красной заготовке, плюща и вытягивая её. То, что было «колбаской», уже начало отдалённо напоминать широкий кинжал: мастер Ли решил потренироваться на половинке слитка, набить руку, приноравливаясь к незнакомой стали. Яна, подцепив клещами свою заготовку, выдернула её из горна и сама принялась за работу.

Экзаменационный шедевр в его исконном смысле – творения ученика, возжелавшего звания мастера – должен быть безупречным.

Она обещала создать две вещи, а получилось, что металла хватит на шесть или семь. Если повезёт. Немного подумав, она решила сделать не два, а три шедевра. Один из них уже рождается: тонкая кривая сабля по индийскому образцу. Вторым станет широкий полуторалезвийный клинок по образцу шотландского палаша, с массивной гардой из стальных полос. Тут такая экзотика может прийтись по душе офицерам, как пехотным, так и кавалеристам. А третий шедевр… На него пойдёт не булат. Она работала над заготовкой по вечерам, когда мастера расходились ужинать и отдыхать. Не показывала даже мужу, обосновывая такую секретность необходимостью почтить память отца. Предки для китайца – это святое, потому Юншань отступился, только бурчал, что жена себя не щадит, работая сверх положенного.

Вуц под её молотом послушно искривлялся, истончался и вытягивался в будущую саблю. Казалось бы, ничего особенного, а не зная всех тонкостей кузнечного дела, не повторишь. Кто, к примеру, знает, что настоящий булат не затачивают после ковки? Остриё до потребного состояния доводят не на точильном камне, а на наковальне, и процесс этот вполне достоин называться ювелирным. Но для того, у кого молот – продолжение руки, а в душе горит огонь, зажжённый в незапамятные времена чуть ли не от уголька из горна самого Гефеста, эта задача вполне по силам. Почти готовый клинок разогревали снова и снова, снова и снова выглаживали молоточком, проверяли на глаз его безупречность, и если что-то не нравилось, цикл начинался с нового разогрева. И так – пока кузнец не сочтёт своё творение идеальным. Только после этого вещь остужали. Одни мастера – в воде, другие в масле, третьи – вертя клинок на воздухе. Яна предпочитала последний вариант «отпуска», поскольку крутить «бабочку» умела не хуже друзей отца. Обмотать уже подостывшую рукоять тряпкой, и… А вот на это зрелище сбежались посмотреть не только кузнецы, как раз окончившие работу на сегодня. Рискованное занятие, конечно. И не только в смысле техники безопасности, но и в смысле качества будущего клинка. Но зато эффектно, ничего не скажешь.

За второй клинок Яна взялась после того, как отнесла саблю к мастерам, делавшим рукояти и ножны. Мастера не подвели щедрую клиентку, сработав на совесть. Ножны оказались обтянуты светлой кожей, устье и наконечник сделали из бронзы, а рукоять выточили из слоновой кости. Сочтя этот шедевр готовым, Яна завернула его в кусок дорогого шёлка и отложила до экзамена. Палаш должен был выйти раза в два, если не более, тяжелее сабли, на него уйдёт самый большой слиток.

Мастерской как раз выдали новый план на месяц, и оба горна были заняты. Потому Яна сложила себе небольшой открытый горн во дворе. Юншань отпустил пасынка помогать ей, и мальчишка старался вовсю.

– Как у дедушки, помнишь? – с грустью проговорил он, раздувая мех, снятый с временно бездействующей плавильной печи. – Только ты тогда не меч делала, а…

– Не вспоминай, сынок, – глухо сказала Яна. – До сих пор больно.

Она отомстила, да. Но отца с матерью это не вернёт.

Им с Ваней осталась только память.

Молот гулко застучал по массивной заготовке, уже раскованной в длинную толстую полосу.

«Нет, – зло думала Яна. – Не только память. Ещё и умение, которое я передам Ванюше… Ляншаню… Может, не поздно любимому других мальчишек родить, и им тоже передам. Всё передам, до крупинки. Причём не только в смысле ковки, но и в том, который вкладывал отец. Он ведь не простые ворота ковал… Вот пусть эти мелкие засранцы попробуют у меня не перенять! Я им устрою вырванные годы…»

Один из вышеупомянутых «мелких засранцев» снова раздувал мех. Заготовка раскалилась до должной температуры, определяемой опять же на глаз по цвету металла, и Яна снова застучала молотом. Потому, сосредоточившись на процессе, не заметила изящную женскую фигурку в светлом платье, показавшуюся в конце кузнечной улицы. Зато её заметил Ваня.

– Ма, глянь, – он кивнул в сторону незнакомки.

Останавливать обработку булата было нельзя, и Яна бросила заготовку на угли.

– Последи, чтобы держалось в таком цвете, – сказала она сыну, и тот начал аккуратно, чтобы не перегреть, раздувать мех.

На ней была обычная холщовая рабочая одёжка кузнеца – штаны и запахивающаяся рубаха, подпоясанная куском той же холщовой ткани. Волосы, подобранные узлом, надёжно фиксировала косынка, завязанная «по-колхозному», под затылком. Кожаный фартук, обязательный для кузнецов во время работы. По тёплой сухой погоде – должно быть, последние жаркие денёчки, скоро быть дождю и холодам – обута она была не в традиционные туфли, не в сапожки, подаренные заботливым супругом, а в грубые, дырявые чувяки сильно бу, какие не жалко попортить летящими искрами. Лицо потное и от близости огня покрасневшее. То есть по сравнению с изящной незнакомкой – лахудра лахудрой.

– Кого ещё принесла нелёгкая… – процедила Яна, утирая лоб рукавом.

Она вообще-то догадывалась, кого именно. Довелось пару раз лицезреть эту даму во время её прогулок. Пожалуй, в Бейши она единственная ходила в модных придворных платьях из тонкого цветного шёлка с изящной вышивкой. Неужто одна пожаловала?.. А, нет. Вон за ней две служанки вышагивают. Значит, небеса не упадут на землю: госпожа Цзян Фэй Сюй соблюла свой статус, насколько это было возможно. Придётся соблюдать свой: правила сословного поведения тут жёсткие, нарушать их, если не хочешь нарваться на крупные неприятности, нельзя.

А кстати, с чего это она так выбелила лицо? Вообще-то знатные китаянки немного злоупотребляли белилами, но тут за километр был виден такой слой штукатурки, что обзавидовались бы иные поп-звёзды из той жизни. Неужто муж отлупил? Учитывая то, какие о ней в последние дни ходили слухи, ничего бы в этом удивительного не было. «Дурной глаз» очень быстро оброс невероятными подробностями, а затем плавно трансформировался в «ворожбу». Мол, дамочка сохраняет молодость и привлекательность, воруя счастье у молодых девушек. Не пощадила, мол, и собственной дочери. Некоторые и покруче загибали – дескать, сотничиха по ночам у мужа кровь по капле цедит и творит чёрное колдовство, оттого он такой беспросветно несчастный. Это рассказывали, естественно, по большому секрету и исключительно шёпотом, но в курсе были практически все. Теперь вслед жене сотника частенько неслось приглушённое: «Ведьма! Злая колдунья!» Что ж, если такие слухи достигли ушей сотника, то он вполне мог и сорвать зло на супруге.