Штурмовик - Евгений Зубарев

Правильно стеснялся, между прочим, — фамилии Гадючка этот гражданин полностью соответствовал. Очень неприятный, высокомерный и циничный тип. Он своих летчиков и техперсонал всерьез гонял по программе наземной подготовки — то есть они у него маршировали по взлетке, плюс он всякие построения и проверки по три раза на дню устраивал — в общем, демонстрировал всем служебное рвение и невиданный энтузиазм.

Первым делом начал ко мне подкатываться.

— Александр, — говорит он мне однажды с такой улыбочкой гаденькой, — а как бы нам, истребителям, тоже боевых вылетов насобирать?

Тут надо понимать такую вещь: у нас, у штурмовиков Су-25, с боевыми вылетами все понятно — сходили за линию фронта, отбомбились-отстрелялись, пришли целыми, записали в полетную книжку очередной боевой.

А у истребителей, у Су-27, все сложнее: грузины к нам на самолетах боялись соваться, наши боевые позиции они только своей артиллерией доставали, как могли. Но где в таком случае истребителю набрать боевых полетов?

Экий ты активный, думаю. Ладно, будут тебе боевые. Говорю ему:

— Давай сегодня с нами пойдешь, прикрывать. Только мы далеко за Гумистой работать будем, не сдрейфите?

У него лицо так вытянулось, будто звезду с погона сняли.

— Нет, — говорит, — так далеко мы работать не можем, там же одних С-75 у грузин штук десять стоит. Давай вы будете с моря заходить и там уже по территории работать, а мы вас будем ждать над морем.

Ай, молодец какой, думаю. Но вида не подаю, уточняю:

— А как же ты нас прикроешь, если мы будем от тебя в ста километрах работать? Ты же не успеешь, если что.

— Ну грузины увидят на радарах, что над морем Су-27 работают, остерегутся вас трогать.

Я ему ничего не сделал и даже не сказал, все равно бессмысленно — просто рукой махнул, развернулся и ушел. Но история с боевыми для истребителей на том не закончилась. Они стали летать за нами следом, но линию фронта не пересекали — боялись. Но, тем не менее, им за эти полеты стали насчитывать боевые — не всегда, но довольно часто. Слышал даже, что за эти как бы боевые полеты они даже боевые награды получали, но не так много, как хотелось бы Гадючке.

Гадючке очень хотелось записать на свое звено «шкрабов» реальные боевые вылеты, но ему все чаще давали только учебные, потому что в штабе тоже понимали, чем он занимается и что нам от его полетов ни горячо ни холодно. А за учебные полеты к ордену не представят и в звании не повысят.

И вот однажды сидим мы своей штурмовой эскадрильей на базе, а погоды нет. Облачность низкая, дождь льет, ветер поднимается. В общем, вижу я, что работы сегодня не будет.

Говорю генералу, который у нас руководит группировкой, что, раз погоды нет, пойдем-ка мы в казарму, «чай пить». Генерал — нормальный мужик был, командиром парашютно-десантного полка, ухмыляется, говорит, хорошо, ступай, но только много «чая», мол, не пейте, а то вдруг погода исправится.

Послали к абхазам за домашним вином, сели в кубрике, ужинаем, тихонечко попиваем сухое красное. Ничего крепче я ни себе, ни своим ребятам не позволяю.

И вот меня тяжелое какое-то предчувствие накрывает. Выпил я стакан красного и говорю ребятам:

— Вы тут посидите немного, но не злоупотребляйте, а я пошел спать. Мало ли что, вдруг завтра погоду дадут.

И в половине одиннадцатого ушел спать. А в четыре утра посыльный прибежал, кричит: товарищ майор, вас срочно на командный пункт вызывают.

Оделся я за 45 секунд, запрыгнул в «уазик», прибыл на КП. А там тот самый генерал, заместитель командующего, меня встречает и говорит:

— Саня, у нас самолет пропал.

Я чуть мимо стула не сел. Я ведь там за всю авиацию отвечал на нашем участке фронта.

— Какой еще самолет? — спрашиваю. — Мои самолеты все на аэродроме стоят, а летчики по кубрикам спят. Мы же «чай» пили, вы в курсе. Мои все на земле, это точно.

— Не все, — отвечает генерал и, смотрю, как-то дальше мнется рассказывать.

Но потом все-таки объяснил — соседи мои, истребители, решили самодеятельностью заняться. Подняли истребитель и в половине двенадцатого ночи отправили летчика Вацлава Шипко на разведку в Сухуми. А я помню этого Вацлава — очень мало опыта у него было.

Да и что там разведывать в Сухуми ночью, в дождь?

Я генерала спрашиваю:

— Как же вы разрешили, погоды же нет, никому нельзя летать.

— А Гадючка сказал, что Шипко по локатору сможет долететь, опыт имеется. Но вот уже четыре часа прошло, а самолета нет. И связи нет. И на локаторах его не видно.

Ну, думаю, Гадючка молодец, сделал, наконец, реальный боевой вылет для своей эскадрильи.

Спрашиваю генерала:

— А меня-то зачем сейчас подняли?

— А ты, Саня, слетай туда, осмотрись, может, пилота разыщешь. Мы же не знаем, погиб пилот или катапультировался.

Тут я второй раз за ночь мимо стула чуть не сел. Как там ночью, над воюющим городом, летчика найти? Да у меня даже локатора на борту нет, он у Су-25 не предусмотрен, а хоть бы и был — что я там сейчас увижу, кроме трассеров и управляемых ракет?

Но приказы не обсуждаются. Позвонил я на аэродром, чтоб самолет к вылету готовили, а пока стал подробности выяснять, но никто толком ничего не знает. Даже задачу, какую перед летчиком ставили, и ту не знают.

Плюнул, поехал на аэродром, взлетел. Время к пяти утра, облака низкие, не видно ни черта. Зашел к Сухуми со стороны моря, только приблизился, «Шилки» начинают работать. А там нижний край облаков — 500 метров. Если я спускаюсь на такую высоту, меня «Шилки» достают элементарно — у них же два километра рабочий диапазон.

Полетал полчасика в облаках, так они, сволочи, по локаторам меня видят, снаряды кладут так близко, что потряхивает. Э, нет, думаю, Вацлав тут уже полетал, вторым я не буду.

Попробовал с другой стороны, хожу под самым краем облаков, запрашиваю позывные истребителя, но в ответ молчание. Час десять прошел, у меня топливо на исходе, иду на базу.

Сел и тут же поехал обратно на командный пункт — хотелось все разузнать поподробнее, особенно хотел получить ответ на главный вопрос, какого хрена они истребитель послали в такую погоду на Сухуми.

Но так ничего и не добился — Гадючка нес какую-то ересь про стрельбу в городе, что якобы надо было разведать, кто стрелял. Но это бред — там каждый день и каждую ночь стреляли, там же линия фронта проходит. Я ему прямо сказал, что он летчика угробил ради боевого вылета.

А к полудню грузины нашли самолет и тело Шипко, по всем телеканалам разорались от счастья, что сбили русского. Хотя я думаю, не сбили его, а он сам себя угробил, когда разворачивался, — последние его слова были, что уходит на разворот на малой высоте, а там горы. Опыта у этих летунов не было никакого, Вацлав, к примеру, всю жизнь был инструктором в училище, его воевать никто не учил, тем более не учили его в горах под дождем геройствовать.