Когда я был настоящим - Том Маккарти

— Все-э-то, прос-то, кусочек, истории, все пов-то-ря-ет-ся. Слыхали? — И тут же, отступив на шаг, спросил: — Ну как?

— Довольно неплохо. Я ее по радио слышал.

— Да нет — трещина как?

— А! Довольно хорошо. Только еще порезче надо сделать.

Кевин вздохнул и снова принялся за работу. Спустя несколько часов скальпелю, окунутому в смесь трикрезил-фосфата и лака, удалось разрезать и закрепить ее в нужной конфигурации.

— Довольны? — спросил Кевин.

— Да, — ответил я. — Но еще надо голубые и желтые мазки наложить.

— А это уж не мое дело. Я все, пошел.

С тем, чтобы найти нужного типа большие краны для ванны, особых проблем у нас не было — проблема была в том, как добиться, чтобы они выглядели старыми. Как вы себе, наверное, представляете, эта проблема возникала у нас часто: добиться, чтобы вещи выглядели старыми. Коридор пришлось ошкурить наждачной бумагой и обмазать небольшим количеством разведенного на масле дегтя. Перила пришлось обработать струей распыленного льда, чтобы окислились. А тут еще окна оказались слишком отчетливо-прозрачными — двор и крыши выглядели сквозь них не так, как надо. Поначалу я не мог ни понять, почему, ни выразить, что с ними не так — лишь без конца повторял своим сотрудникам, что двор выглядит не так, как надо.

— И что же в нем не так? — спросил ландшафтный дизайнер.

— В нем — ничего; дело в том, как он выглядит сквозь окна. Слишком отчетливо. Вспомнился он мне по-другому.

— Вспомнился? — переспросил он.

— Неважно, — отмахнулся я.

Подошла Энни, посмотреть, и тут же разрешила проблему.

— Это стекло такое, — сказала она. — Слишком новое.

В самую точку. Нынешнее стекло делают аболютно правильным — ни сгустков, ни подтеков, ни ряби, все в него видно четко, в отличие от старого стекла. Мы убрали все окна и поставили новые.

Мои гостиная с кухней вышли хорошо. Внутренние стены мы сломали, чтобы получилась открытая планировка и помещение приняло нужную форму. Дальше мы принялись за обстановку. Я раздобыл — после долгих поисков — растения нужного типа. Ох, эта португалка! Внушительная дама: голос, мощное сложение. Она тяжело выгрузилась из своего фургона, таща за собой эти замечательные, буйно разросшиеся, зеленые папоротники и ползучие растения, фонтанами бьющие из своих белых керамических горшков.

— Эти не подходят, — сказал я Энни. — Слишком разросшиеся, слишком зеленые.

— Зачем не нрабились? — бушевала португалка. — Мои раздения здоробый! Хороший раздения!

— Я понимаю, что они хорошие, — ответил я. — В том-то и проблема. Мне нужны старые, жухлые, в жестяных кашпо.

— Кажпо не подходид! — с этими словами она шлепнула меня ладонью по руке. — Им мездо надо, опора надо. Я знаю, чего надо!

Позади нее, за окнами на той стороне двора, на крышах напротив люди трудились не покладая рук — заменяли шифер, который мы положили. Он оказался слишком кроваво-красным, не таким оранжевым, как надо. Португалка зажала длинный лист между пальцами, сунула мне под нос и свободной ладонью снова шлепнула меня по руке.

— Смодри! Нюхай! Мои раздения оч-чень здоробый!

Я вырвался и пошел к Назу, а Энни тем временем избавилась от нее. В тот же день мы нашли какие-то полумертвые растения в какой-то лавке старья.

На следующий день привезли холодильник. Мы ухватили его не на том упомянутом мной ранее американском аукционе, а на интернет-аукционе, который нашел Наз. Выглядел он в точности как надо, но дверца слегка заедала всякий раз, когда ее открывали — прямо как предсказывал Грег, говоря, что так всегда бывает с дверцами холодильников, кроме тех, что в кино.

— Достали! — возмущался я. — Нет, ну они просто достали! Строят из себя настоящих мастеров — (эту деталь холодильника они рекламировали на сайте) — так неужели нельзя сделать так, чтоб дверца не заедала. Ну какой, спрашивается, во всем этом смысл, если она все равно заедает?

— Что вы имеете в виду? — спросила Энни.

— Это… Нет, это просто… Ну не должна она так, черт побери!

Я сел. Я был не на шутку расстроен.

— Не волнуйтесь, — сказала Энни. — Нужно просто заменить резину.

Кого-то отправили за новой резиной. Ожидая, пока ее привезут, мы проверили, как пахнет жарящаяся печенка. У хозяйки печенки над плитой была установлена вытяжка, труба которой с наружной стороны здания была повернута к окнам моих кухни и ванной. Печенку купили в тот же день — свиную печенку; однако тут обнаружилось, что, если жарить на одной сковородке, запах получается недостаточно сильным. Кого-то отправили купить еще сковородок и побольше печенки. Готовить ее стали сразу на четырех сковородках. Мы с Энни ждали у меня в квартире.

— Ну как? — спросила она.

— Отлично, — сказал я ей. — Брызганье и скворчание как раз такой громкости, как надо. Только одна вещь не вполне…

— Что?

— Запах какой-то странный.

— Странный? — повторила она и, добавив в свою трещащую рацию: — Погодите минутку, — снова обратилась ко мне: — Странный?

— Ага. Странный такой, на кордит немного похоже.

— Кордит? Я и не знаю, какой у кордита запах. Но знаете, в чем тут, по-моему, дело? В том, что сковородки новые.

— Опять в самую точку! Наверняка так оно и есть.

Последние два дня были посвящены «подметанию». Я, Наз, Энни и Фрэнк перемещались по дому и повсюду мели в поисках ошибок — несоответствий, упущений. Нашли так много, что думали, придется все отложить. Повторяющийся черный на белом узор на полу протянулся через кусок нейтрального пространства на третьем этаже; дверца консьержкиного шкафчика была покрашена — такого рода вещи. И более мелкие детали: масляно-дегтяное покрытие в коридоре, под устаревшими светильниками, слишком сильно блестело; бросалось в глаза, что замазка, на которой держались новые старые окна, всего несколько дней как застыла; и так далее. Наконец, часто, поправляя что-то одно, мы тем самым лишь смещали другое. Все соседи к тому времени уже были натасканы и отрабатывали свои реконструированные жесты на местах — но при этом, перемещаясь туда-сюда в ходе репетиций, они нарушали расположение предметов, тщательно нами продуманное. Без помех не обходилось. Одна из подчиненных Энни вообще неправильно поняла слово «подметание».

— Что вы делаете?! — спросил я, обнаружив ее на лестнице, которую она подметала в буквальном смысле — и это после того, как мы целую вечность потратили, чтобы легонько приперчить ее автобусными билетами и окурками сигарет.

— Я… — вымолвила она. — Я думала, вы…

— Энни! — закричал я, обращаясь к верхним пролетам.

Добившись, чтобы все было в точности как надо, мы все равно еще четыре раза прошлись повсюду метлой. Мы перескакивали с одной мелочи на другую в надежде застать какую-нибудь ошибку врасплох. Мы двигались снизу вверх и снова вниз, по двору, вверх по фасаду здания напротив, туда, обратно и снова вверх по лестнице, опять и опять.