Похождения скверной девчонки - Марио Варгас Льоса

— Скажи, а ты всерьез угрожал мне в тот вечер? — спросила она наконец.

— Очень даже всерьез, — ответил я, целуя один пальчик за другим, каждый сустав, потом — ладонь. — С годами я стал таким же, как ты. Понял: чтобы добиться того, что хочется, все средства хороши. Это твои слова, скверная девчонка. А хочу я, как ты отлично знаешь, только одного — тебя.

Она высвободила руку из моих ладоней и погладила меня по голове, взъерошив волосы. В этой полуласке, которую я знал по прежним временам, промелькнуло что-то похожее на теплоту.

— Нет, ты на такое не способен, — сказала она приглушенно, словно сожалея, что в характере моем имеется такой изъян. — А вот то, что ты до сих пор меня любишь, — это, наверное, правда.

Она заказала чай со scones[65]и объяснила, что муж очень ревнив и — это хуже всего — ревнует ее к прошлому. Он пытался хоть что-нибудь разнюхать и вообще ведет себя как дикий зверь, выслеживающий добычу. Поэтому ей надо всегда быть начеку. Если бы в тот вечер он заподозрил, что мы знакомы, устроил бы кошмарную сцену. Остается только надеяться, что я по недомыслию не проговорился Хуану Баррето, кто она такая… Не проговорился?

— Знаешь, я бы при всем желании не смог выдать эту страшную тайну, — успокоил я ее. — Потому что, если честно признаться, до сих пор и сам ведать не ведаю, кто ты такая.

И тут она рассмеялась. И не стала сопротивляться, когда я сжал ее голову ладонями, притянул к себе и наши губы соединились. Мои целовали ее алчно, нежно, стремясь передать всю накопившуюся во мне любовь, ее оставались бесчувственными.

— Я хочу тебя, — прошептал я ей на ухо, покусывая мочку. — Ты никогда не была такой красивой. Я люблю тебя, я люблю тебя всей душой и хочу всем телом. Эти четыре года я день и ночь мечтал о тебе, любил тебя и хотел тебя. И еще — проклинал. Каждый день, каждую ночь не переставал проклинать.

Она очень быстро, двумя руками оттолкнула меня.

— Наверное, ты последний мужчина на всем белом свете, который умеет говорить женщинам такие вещи. — Она весело улыбалась, разглядывая меня, словно редкое насекомое. — Господи, какие глупые красивости ты несешь, Рикардито!

— Мало того, что я их несу! Куда хуже другое — я и вправду все это чувствую. Из-за тебя я веду себя как герой сериала. И запомни: никогда я не говорил ничего подобного никому, кроме тебя.

— Нас никто и никогда не должен видеть вместе, — заявила она, внезапно переменив тему и уже совсем другим тоном — очень серьезно. — Не хватает только, чтобы муж устроил скандал. Он страшно ревнивый. Ладно, теперь мне пора идти, Рикардито.

— А мне придется еще четыре года ждать новой встречи?

— Нет, только до пятницы, — ответила она с хитрым смешком и опять провела ладонью по моим волосам. Потом, выразительно помолчав, добавила: — Здесь же. Я сниму комнату на твое имя. Не бойся, заплачу сама. А ты не забудь взять с собой маленький чемоданчик, чтобы все выглядело правдоподобно.

Я сказал, что сделаю так, как она велит, только вот за комнату заплачу сам. Я не собираюсь менять благородную профессию переводчика на ремесло альфонса.

Она снова засмеялась, на сей раз искренне.

— Еще бы! — воскликнула она. — Ты ведь кабальеро из Мирафлореса, а такие не принимают денег от женщин. — Она в третий раз провела ладонью по моим волосам, я взял ее руку и поцеловал. — Ты что, думал, я прибегу к тебе на свидание в конуру, которую уступил тебе этот гомик Хуан Баррето? Ты все еще не понял, что я теперь — at the top?[66]

Через минуту она исчезла, но прежде приказала мне не покидать отеля «Рассел» еще минут пятнадцать, потому что от Дэвида Ричардсона можно ожидать чего угодно: запросто наймет частного сыщика, специалиста по адюльтеру, чтобы тот следил за ней всякий раз, когда она отправляется в Лондон.

Я подождал пятнадцать минут, а затем, вместо того чтобы спуститься в метро, очень долго шел пешком под пасмурным небом и мерзким моросящим дождиком. Я двинулся в сторону Трафальгар-сквер, пересек Сент-Джеймсский парк, вдыхая запах мокрой травы и глядя, как тяжелые капли падают с ветвей огромных дубов, спустился по Бромптон-роуд и через полтора часа, уставший и безмерно счастливый, добрался до полумесяца Филбич-гарденз. Ходьба помогла мне успокоиться и дала время подумать и привести в относительный порядок разбушевавшиеся после поездки в Ньюмаркет мысли и чувства. Неужели свидание с ней после столь долгого перерыва могло так взбудоражить тебя, Рикардито? Да, потому что все, что я говорил в ресторане, правда: я по-прежнему безумно ее люблю. Мне достаточно было увидеть скверную девчонку, чтобы понять: пусть я наверное знаю, что любые отношения с ней обречены на скорый конец, все равно мечтаю лишь об одном, мечтаю со страстью, с какой другие гонятся за удачей, славой, успехом, властью, — заполучить ее со всеми ее обманами, интригами, эгоизмом и внезапными исчезновениями. И пусть это звучит глупо и банально, но до пятницы я буду без устали клясть нерасторопность, с какой ползут часы, оставшиеся до нашего свидания.

Когда в пятницу я с чемоданчиком в руке пришел в отель «Рассел», индус, дежуривший за стойкой, подтвердил, что на мое имя забронирована комната — на один день. Счет уже оплачен. И добавил, что «секретарша» предупредила их о моем намерении довольно часто наведываться сюда из Парижа, и в таком случае гостиница изыщет возможность предоставить мне как постоянному клиенту скидку, «за исключением периода наплыва туристов». Окна комнаты выходили на Рассел-сквер, номер был довольно просторный, но выглядел едва ли не тесным из-за невероятного количества всяких безделушек, столиков, настольных ламп, фигурок зверей, гравюр и картин, изображавших монгольских воинов с выпученными глазами, длинными спутанными бородами и кривыми саблями — воины были готовы ринуться к кровати с самыми злодейскими намерениями.

Скверная девчонка явилась через полчаса после меня. На ней было облегающее кожаное пальто, изящная шляпка и сапоги до колен. Кроме сумочки она несла в руках папку с тетрадями и книгами по современному искусству, потому что, как она тотчас объяснила, трижды в неделю посещает курсы «Кристи». Даже не взглянув на меня, она обвела взором комнату и завершила осмотр одобрительным кивком. Когда она наконец удостоила взглядом и меня, я уже сжимал ее в объятиях и начал раздевать.

— Эй, потише! — предупредила она. — Помнешь платье!

Я раздел ее с величайшими предосторожностями. Я рассматривал, словно драгоценный и уникальный экспонат, каждый предмет туалета, самозабвенно целовал каждый открывавшийся сантиметр кожи, вдыхал нежный аромат обнаженного тела. У нее появился маленький шрам в паху — ей сделали операцию, удалили аппендикс, а волосы на лобке теперь казались мягче, нежели прежде. Я буквально умирал от желания, волнения, нежности, пока целовал ее виски, душистые подмышки, бугорки позвонков и крепкие, бархатистые на ощупь ягодицы. Я целовал маленькие груди, целовал долго, обезумев от блаженства.