Аромат счастья сильнее в дождь - Виржини Гримальди

Нам пришлось дожидаться прилива при страшной жаре, стоя прямо под лучами солнца, с меня пот лил рекой, но мне ничего не оставалось, кроме как слушать отца, объяснявшего, как следовало правильно ловить зеленых крабов[44]. Я решила, что если поймаю хотя бы одного, то запущу добычу ему в трусы!

– Значит так, наживку кладем в сачок, то есть в эту сетку, погружаем в воду с помощью шеста, вот так, потом ждем…

Жюль был охвачен страстным нетерпением, Милан, напротив, умирал со скуки.

Через несколько бесконечно долгих минут отец наконец потянул за веревку и вытащил сачок.

– …а потом достаем! Ну, на этот раз не вышло, мы поторопились, не подождали, сколько нужно. Жюль, хочешь попробовать?

Это было все равно что спрашивать у слепого, хочет ли он прозреть. Мой сынок, подпрыгнув от восторга и испустив радостный крик, стал строго следовать указаниям деда.

Каждый раз, когда я вижу их вместе, у меня сжимается сердце. Тогда, восемь лет назад, когда отцу поставили страшный диагноз, мы были с ним вдвоем. Маму в тот день срочно вызвали в больницу из-за сложных родов. Водительских прав у отца давно уже не было, и он попросил меня отвезти его на консультацию, которую считал обычной формальностью. В зале ожидания он один оставался абсолютно бесстрастным, не то что другие пациенты, беспокойно шаркавшие ногами. Сейчас ему выдадут результаты анализов, выпишут рецепты, какая же досада потерять на это три часа! Когда через пару лет я спросила его о том визите, оказалось, что он ничего и не запомнил вовсе.

Однако все происходило не совсем так. И когда через несколько лет я заговорила с ним об этом снова, оказалось, что отец помнил каждую деталь. Когда врач произнес зловещие слова, отец словно постарел на десять лет, а взгляд его погас, точно у глубокого старца. Мне же показалось, что железная рука сжала мне сердце, как листок бумаги. Доктор сказал «рак», а я услышала «смерть». Папа умрет. Я больше не увижу его, не услышу, не смогу больше думать о нем, не содрогаясь от боли. Он никогда не узнает своих внуков, хуже того, его внуки никогда ничего о нем не узнают. И поэтому теперь, когда я вижу их вместе, поглощенных общим делом или забавой, я отдаю себе отчет в том, что всем нам очень повезло.

Жюль крикнул так громко, что мог бы лопнуть пластиковый стаканчик:

– Краб! Мама, посмотри на краба!

И действительно, попавшаяся в сеть зеленая зверушка исполняла причудливый танец. Сын протянул руку, готовясь ее схватить, и я немедленно оттащила его назад, чтобы не допустить неприятности.

Отец осторожно взял краба, зажав ему клешни, и поднес его поближе к изумленным глазам моего сына. Он осторожно провел пальцем по панцирю и настоял, чтобы Милан сделал то же самое. Тот подчинился, а затем они вместе отпустили свою добычу, которой только того и требовалось, и краб принялся поспешно улепетывать бочком.

Я отошла на несколько шагов, чтобы сделать снимок. На контрольном дисплее отразилось то, что не могло вызвать никаких сомнений: в этот момент всем троим было ровно по четыре года.

Трое детей ловили крабов уже два часа. Я отыскала небольшой кусочек тени, на котором и уселась, но жара все-таки стояла смертная. Следующему, кто заговорил бы со мной о крабах, я была готова затолкать крабовые палочки в нос! Милан подошел ко мне.

– Как у тебя с сетью?

Вопрос немедленно был послан в мозг, который сообразил благодаря подсказке в виде телефона в руке Милана, что он говорит об интернете.

– Не знаю, я свой не взяла.

– Черт! Ну и скорость в этой дыре! Еле тащится, я даже не могу открыть свои снэпы![45]

Я воздержалась от вопроса, что такое «снэп», поскольку чувствовала себя безнадежно отсталой после своих танцевальных подвигов. Милан выглядел расстроенным, хотя обычно не проявлял никаких чувств. Я могла бы пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз я видела его смеющимся, и никогда не замечала, чтобы он плакал или выходил из себя.

Мать его погибла, когда мальчику было три года. Во время той аварии он тоже находился в машине. Отец его с головой ушел в работу, и однажды сестра рассказала мне, что малыш большую часть времени проводил у бабушки с дедушкой. Когда она встретила Жерома и они стали жить вместе, Милан переехал к ним. Тогда ему исполнилось девять лет. Я сразу же почувствовала симпатию к этому молчаливому и сдержанному подростку, возможно, потому, что он мне напомнил кое-кого, кто вот так же утратил радость жизни вместе с потерей матери.

– Что, проблема с 3G?[46] – спросила я, давая понять, что интересуюсь его делами.

– Да у меня уже давно 4G. «Девушка, которую вы ищете, в данный момент не доступна. Оставьте сообщение, она вам перезвонит, как только вы перестанете ее унижать», – прочитал он полученную эсэмэску.

– И это никак не может подождать? Ты просмотришь свои «скэты»[47] на пути домой, ведь правда?

– Мои снэпы. То есть видеосообщения. Я только что получил одно, крайне важное, и мне не удается его открыть. Это меня бесит.

– От кого?

– От Лу, одной девушки.

Я улыбнулась понимающе.

– Да так… девчонка, с которой я в прошлый раз познакомился на пляже. Ого! Загрузилось, кажется.

Он резко встал и поспешил удалиться, чтобы я ничего не услышала. Или чтобы не увидела, как он покраснел.

2 июня 2008 года

Натали и Марк только что вернулись из роддома. Элиза, тихонько посапывая, спокойно спала. Обступив ее колыбельку, мы вчетвером не переставали восхищаться:

– Какой малюсенький носик!

– Ой! Смотрите, она раскрыла кулачок!

– Она такая крошечная!

– У нее твой рот, Натали!

Глаза молодых родителей, обведенные синими кругами, светились как звезды. Мы расселись на диване и стали слушать подробности появления на свет их дочери. Прежде чем сесть, Натали несколько раз примерилась, подбирая подходящую позу.

– Ты нормально себя чувствуешь? – спросила я.