Заклятие счастья - Галина Владимировна Романова

– Лошадка – это, Витя, ты. А Горелов – темный конь! – Геля обиженно поджала вялые губы. – За ним грехов немало. Болтали много. Будто он и деньги собирал по городу, работая на Беликова. И… уж не знаю, совпадение это или нет, но следачка, та молодая Надюшка, все ходила сюда, помните? Так вот она разбилась на своей машине аккурат под окнами Горелова. Он там – на набережной – потом квартиру себе купил. И переехал после исчезновения наших драчунов и гибели следачки. Вот и подумайте…

Тишина в кабинете директора воцарилась такая, что стало слышно, как хрустят орешки на директорских зубах. Он смутился и жевать прекратил.

– Вот и думайте, коллеги, – подвела черту Геля под своим рассказом и смачно приложилась ладонями к своим крупным крепким, как бок дыни, коленкам. – Нужно нам все это ворошить? Времени прошло сколько? Правильно! Скоро два года, как подрались они. Чего мы помним? А ничего. Так ведь?

Все плечи и головы заходили, будто исполняли ритуальный танец, заклинающий не болтать.

– И завтра посему ваша смена выходная, – порадовал директор, запив непрожеванные орешки остывшим чаем. – А коли станет он к вам приставать, ответ один…

– Ничего не помним! – дружным хором ответил ему дружный коллектив.

Все потянулись к выходу. Первой рванула Геля. Ее дома ждал горячий ужин, приготовленный заботливым стареньким мужем. Витя-грузчик помчался к матери, он до сих пор жил с ней. Четверо других тоже, директор точно знал, поспешили по домам. Огороды надо было поливать. Он остался один в своем кабинете и просидел, долго размышляя над словами Гели.

Конечно, они станут молчать и отбрыкиваться до последнего. Но…

Но, как сама Геля утверждает, этот Назаров крепкий орешек. Мутный! От него так просто не отделаться. А что ему можно сказать, чтобы не привлекать к разговору остальных сотрудников? Правду? Что Валера Листов пьяный вдрызг нарочно повалил с полки контрафактную водку, разбив гору бутылок, и орал на весь магазин, что они жулье? Что он их всех выведет на чистую воду? Нельзя-а…

Об этом рассказывать нельзя! Только сунь в руки менту крохотную ниточку, он тут же вцепится и весь клубок размотает.

Рассказать, что с Рыковым они схлестнулись не из-за хулиганских действий Листова, а на почве ревности? Про какую-то бабу все орал Листов и норовил Рыкову в морду дать. И даже имя бабы той кто-то из его сотрудников слышал. Какое-то незамысловатое имя.

Наверное, можно будет, если уж совсем припрут. Если уж совсем невмоготу станет.

Рассказать, что из магазина Листова увел Горелов? Куда увел – неизвестно. Но что Горелов – без сомнений.

А что? Можно, наверное, будет обмолвиться. Так, как бы невзначай. Направить цепкого мента по этой тропинке, пусть себе топчет. Если он уже вцепился в Горелова, чего тогда умалчивать? Пусть его мучает. Допрашивает…

– …Так вот, меня уже шантажировать начали, капитан, – с жалобной улыбкой глянул на Назарова директор. – Не повысишь, говорят, зарплату, уйдем! То премию просят, то внеурочные выходные.

– Сегодняшний выходной, как мне удалось выяснить, тоже оказался неурочным.

Назаров взял у стены стул, сел напротив директора, чтобы тот не прятал потную лоснящуюся морду в старых накладных.

– Что вы имеете в виду?

Директор осторожно отложил в сторону накладные, прикрываться ими больше не имело смысла, руки тряслись. Взгляд капитана не сулил добра. Жесткий взгляд, сердитый, даже неприязненный.

– Я знаю, что смена, которой вы сегодня вдруг с чего-то дали выходной, должна была сегодня работать по графику.

– Но у нас такой скользящий график, понимаете, – директор конфузливо улыбнулся. – Три человека запросились в отгул. Пришлось всю смену переставлять и…

– Хватит мне врать! – пророкотал Назаров. – Что такого случилось в тот день, что вы решили спрятать от меня своих людей, господин директор?! Что такого?! Почему из инцидента, выеденного яйца не стоящего, вдруг сделали такую тайну?! Это ведь произошло почти за год до их исчезновения. И не вспомнил бы никто, не пропади они…

– Вот именно! – подхватил с обидой директор, тут же решив все же по минимуму с капитаном правдой поделиться. – Пропали! Оба! Потом следователь приходила, вопросы задавала.

– Надежда Ивановна была у вас?! – изумился Назаров.

Об этом в деле не было ни слова.

– Была, была, не сомневайтесь. И не раз! Только мы ей тоже ничего полезного не могли рассказать.

– Расскажите теперь мне, – потребовал Назаров, закидывая ногу на ногу и ясно давая понять, что он тут надолго.

– Что рассказать?

В директорском животе громко заурчало. Он недовольно поморщился. Время обеда, а он тут в струну вытягивается перед этим пацаном загорелым! А в кафе по соседству с его магазином сейчас манты как раз подоспеть должны. Он всегда брал двойную порцию. И к ним жирный бульон – ароматный, острый. Макал туда манты и ел, ел и макал. Потом пил чай с любимыми ватрушками. Возвращался на работу. Запирался на час в кабинете и дремал во-он на том лежачке, на который капитан присесть побрезговал.

А вместо этого он сидит сейчас перед мальчишкой, потеет, мучается от голода и…

– Вы сказали, что ничего не могли ей полезного рассказать. Так?

– Так.

– Расскажите, что рассказали ей бесполезного. Все бесполезное я готов услышать. Если вам затруднительно вспомнить все сразу… – в чем Назаров сильно сомневался, завистники из магазина уже сообщили ему, как долго вчера чаевничал директор с любимчиками, наверняка совещались. – Давайте я стану задавать вам наводящие вопросы, а вы на них мне будете отвечать. Идет?

– Идет. Задавайте, – сдался директор.

Назаров вернулся на службу часа через три. В магазине пробыл минут сорок, изведя толстого директора вопросами. Все записал, хотя особой надобности и не было. Это он так, в воспитательных целях скорее. Заметил вожделенный взгляд директора, обращенный на окно, через которое прекрасно просматривалось кафе через дорогу. Оттуда тянуло аппетитными запахами, проникающими через форточку в директорский кабинет, и они сводили толстяка с ума. И Назаров нарочно решил потянуть время.

Все записал, проехался по городу, свернул на набережную и по ней покатался туда-сюда. Ага! И заметил сразу четыре камеры, простреливающие участок, на котором произошла трагедия с Надеждой Головковой. Узнал их принадлежность и уже через пятнадцать минут пил кофе с начальником дорожно-постовой службы, чью сестру когда-то учил нырять.

– Серега, ну ты даешь! – крутил тот головой на крепкой шее то ли с осуждением, то ли с восхищением. – Столько лет прошло, и вот он является! И в роли кого? Капитана! Ну был бы капитаном дальнего плавания, еще куда ни шло, я бы понял! А тут полиция… Ну ты даешь!

– А чего тебя так изумляет, Серый? – похохатывал Назаров, поглядывая на тезку поверх кофейной чашки.