Сестра! Сестра? - Сью Фортин

– Это могла сделать только ты, – рявкает Люк и едва не отрывает крышку.

Пояснять не нужно. Мы оба понимаем, о чем он. Люк отшвыривает бутылку в раковину, в два шага подлетает ко мне и хватает за руку. Переворачивает мою ладонь. На нас обвинительно смотрит зеленый мазок акриловой краски.

– Ты здесь была, – заключает муж.

К глазам подступают слезы. Я смаргиваю – не выдавайте меня! Люк примет их за слезы раскаяния, а на самом деле это слезы страха. Вдруг я и правда исполосовала картину? Я мысленно возвращаюсь во вчерашний вечер. Помню, как пришла сюда. Помню, как разглядывала портрет. Отлично помню чувство ревности, которое он во мне пробудил. Помню обойный нож в своей руке. Но хоть убей не помню, чтобы я резала картину. Я смотрю на истерзанный холст. Удары нанесены в бешенстве. Это не расчетливый поступок. Его совершили в припадке безумия. Именно так я говорила бы в суде. И выступай я на стороне защиты, я бы упирала на частичную вменяемость. Неужели преступница – я? Неужели я способна на такое?

Люк, видимо, принимает мое молчание за признание. И выпихивает меня из студии:

– Проваливай на работу, Клэр. Глаза б мои на тебя не глядели.

Шатаясь, я бреду к кухне. В дверях стоит Элис, она все видела. Во мне, откуда ни возьмись, вспыхивает ярость.

– Это ведь ты, да? – Я почти кричу. И в страшном гневе наступаю на сестру. – Ты это сделала, ты?!

За миг до того, как я подлетаю к Элис, между нами вырастает мама. Элис вцепляется в мамины плечи, как в живой щит.

– Клэр, перестань. Я не понимаю, о чем ты. Клэр, перестань, пожалуйста, ты меня пугаешь.

– Все ты понимаешь! – выплевываю я.

Мама меня отталкивает, кричит – прекрати, оставь Элис в покое! – но прекратить я не могу. Все ору и ору на сестру поверх маминой головы:

– Признавайся! Признавайся, это ты сделала!

Меня хватают сзади за плечи и оттаскивают. Я не вижу, кто, но знаю – Люк. Его прикосновение я узнаю везде, даже в таком кошмаре. Мне хочется рыдать. Хочется уткнуть лицо в грудь мужу. Ощутить его объятья. Услышать – ну-ну, все будет хорошо. Но это несбыточная мечта.

Вдруг слышу плач Хлои. Заглядываю мимо мамы в кухню. Там стоит Ханна, она в ужасе. Наш дом опустился до уровня дешевой забегаловки. Пьяная ссора, где никто из участников не пьян.

Люк волочет меня к входной двери. Хватает мой пиджак, затем портфель, сдергивает с крючка ключи.

– Проваливай, Клэр. Возвращайся, когда остынешь, и проси у всех прощения. – Он распахивает двери и вытаскивает меня вместе с вещами на гравийную подъездную дорожку.

Холодный утренний воздух мигом выбивает из меня гнев.

– Я не резала картину, – говорю я. – Я никогда бы такого не сделала.

– Но кто-то же сделал, и я очень сомневаюсь, что это Элис. Она-то как раз хотела, чтобы я написал ее портрет.

Голос Люка дрожит, он едва сдерживает ярость. Я не удивлена. Я понимаю его гнев. Люк вкладывает в свои творения всю душу… Так жестоко изувечить его картину – все равно что напасть на него самого, с такой же точно злобой. Картины Люка – его продолжение.

– Я бы так не поступила. Я знаю, что для тебя значат картины. Пожалуйста, Люк, поверь.

Я умоляю, да, и Люк наверняка это улавливает. Он заводит руки за голову и круто разворачивается к дому, но передумывает.

Долго, глубоко выдыхает. Проводит руками по лицу, опускает их вниз. Ярость взорвалась и утихла, но вокруг нас вулканическим пеплом еще летают ее хлопья. Одна-единственная искра способна вызвать новый взрыв.

– Клэр, поезжай на работу. Приведи мысли в порядок. Поговори с Леонардом, даже с Томом, если нужно, но поговори с кем-нибудь, послушай мнение со стороны. Я слишком субъективен и охренительно зол, поэтому сейчас мне не до бесед.

– Прости…

Это звучит жалко. Я и сама не понимаю, за что прошу прощения.

– Обсудим все вечером, когда вернешься. Когда страсти поутихнут.

Люк смотрит мне в глаза, потом отворачивается и одним широким шагом преодолевает ступеньки крыльца.

Входит в дом, закрывает за собой дверь и оставляет меня на подъездной дорожке. Моя семья там, внутри, вместе. Я тут, снаружи, одна-одинешенька.

– Вот те на! Ты что, потеряла десять фунтов, а нашла один? – приветствует меня на работе Том.

– Мне не до смеха.

Я хочу прямиком пройти к себе, но ноги меня не слушаются.

Том берет меня под локоть и увлекает в кухню.

– Кофе, – объявляет приятель. – Судя по твоему виду, крепкий.

Скрестив руки, я опираюсь на стол и наблюдаю за Томом. Он напевает себе под нос. Это напоминает мне об Элис, та тоже сегодня утром напевала. Я беру у Тома кофе.

– Я когда-нибудь что-нибудь забывала? Не обычные, повседневные вещи – куда я сунула ключи, взяла ли я телефон. А вот важное? Например, свои поступки. Такое я когда-нибудь забывала?

Том склоняет голову набок, обдумывает вопрос.

– Однажды ты забыла купить мне подарок на день рождения. Мне тогда исполнилось двадцать два года, если я правильно помню.

Я не в силах выдавить улыбку. В любое другое время я бы искренне посмеялась над нашей дежурной шуткой о том, как я один раз не поздравила Тома с днем рождения: это случилось, когда мы изрядно выпили, и мое сознание загадочным образом отключилось на три дня. Я тогда лежала в постели и не помнила ни о чьих днях рождения.

– Я серьезно, Том. А лунатизм? В Оксфорде я никогда не ходила во сне?

– Я такого не замечал. А в чем дело-то?

– Ты уверен, что я не лунатик? Помнишь, вскоре после выпуска я тебе рассказывала про очень странный сон… ну, тот… я его потом часто видела…

– Ты про тот очень странный сон? Когда ты думала, будто…

Том неопределенно жестикулирует – не хочет говорить вслух. Он имеет в виду сон, от которого я пробудилась в удивительном убеждении: будто ночью я занималась сексом, только не помнила с кем; и будто я принимала участие в какой-то эротической фотосессии, в духе журнала «Плейбой».

– Да, про тот самый, – торопливо киваю я, чтобы Тому не пришлось озвучивать этот бред.

Меня он жутко смущает, словно речь о реальном событии из моей жизни.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает Том. – Думаешь, ты бродила во сне? Ну, тогда, в Оксфорде?.. Ты перед тем была сама не своя, помнишь?

– Да уж, головные боли, озноб, стресс, все вместе. Наверное, тело пыталось таким образом сообщить, что я слишком переживаю. Насчет экзаменов, насчет поисков сестры.

– Может, и сейчас у тебя переживания зашкаливают?

Именно в эту минуту Леонард решает заглянуть в кухню.