Невидимый Саратов - Михаил Сергеевич Левантовский

чужие рты, и со временем она почувствовала в этом что-то таинственно приятное. Легкое чувство безнаказанности, неприкосновенности. Ей нравилось, что другим смешно. Нравилось, что она не действует напрямую, оставаясь в тени. Этакий режиссер, которого никто не видел, но фильмы на слуху.

Всего несколько удачно сказанных слов, и вот весь класс воротит нос, встречая Старуху. Та растерянно оглядывает себя, проверяет подошвы стоптанных ботинок – может, наступила на что-то? Ой, только бы не наступила.

Но на подошвах ничего такого не было. Однако все морщились, закрывая носы пальцами, как прищепкой.

И так каждый раз.

До тех пор, пока Старуха не начала избегать одноклассников. В школу старалась приходить попозже, за несколько минут до первого урока. На переменах редко с кем разговаривала. То и дело проверяла себя и свою обувку – может, действительно наступила, а оно размазалось, пристало, засохло и воняет?

Потом кто-то подсказал, объяснил: «Да не ищи, от тебя тупо старостью воняет», и в новенькой поселилась обреченная тихость. Она осунулась, поникла. Смотреть на сверстников почти перестала.

Когда один парень из класса перешел посреди четверти в другую школу, Катя легонько, как ножичком по сливочному маслу, прошлась по ушам: дескать, свалил от нас, потому что Старуха к нему приставала. Шутку охотно превратили в быль, поползли слухи.

Старуха несколько раз не пришла в школу, завуч позвонила домой, вызвала бабушку на разбор полетов. Провели классный час, поговорили, как важно дружить и поддерживать друг друга и что нехорошо наговаривать. Старуха тогда не выдержала напора внимания и пристальных глаз и ушла – извините, живот заболел.

После того случая всё вроде бы поутихло.

Одноклассникам наскучило зажимать носы и шутить про старость, пенсию и кормление дохлых голубей в карманах пальто. С новенькой даже стали здороваться, иногда немного болтать о том о сем.

Катя забросила игру с манипуляциями – выматывалась на бесконечных факультативах, вспоминая в такие дни свою маму, которая тоже выматывалась на своей учебе, где ей то ли повышали квалификацию, то ли готовили к отправке в ряды элитных спасателей. Дни сменялись днями, уроки новыми уроками, понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, дальше пустой день в дневнике, потому что учились в пятидневку, а затем второй счастливый выходной. И опять по новой, до каникул.

Так всё и шло, пока однажды перед физкультурой не образовались подарочные 45 минут: учительница английского уехала на семинар, урока не будет, замены не нашлось. Класс, заручившись торжественной фразой завуча: «Только не шуметь, и чтобы я вас не видела», разбрелся до физры кто куда.

Катя и еще несколько человек остались в кабинете. Слушая пустые разговоры и галдеж, она вдруг представила себе кое-какую сцену и поделилась планом с двумя подругами. От одной, вечной зазнобы старшеклассников, пахло клубничной электронкой, выкуренной на перемене в туалете, а от другой – мужским парфюмом, потому что ей нравилось быть похожей на мальчика.

Выслушав идею, подельницы поржали. Не посмеялись, а именно поржали.

А дальше было так. После физры девчонки спрятали одежду Старухи и, покатываясь со смеху, когда та растерялась, достали телефон, направили камеру и заговорили:

– Снимаешь?

– Да, уже идет.

– Итак, здравствуйте, это кастинг, что вы нам сегодня покажете?

– Вашему вниманию голая старуха.

– Полуголая.

– Вашему вниманию полуголая старуха.

– Сиськи покажешь?

– Давай лучше я свои покажу!

– А-ха-ха-ха, твои я уже видела.

– Э-эй? Улыбнитесь пампищекам.

– Эксклюзив только на «Онлифанс».

– Спасибо, снято.

Сжавшись всем угловатым юным телом и пряча глаза от телефона, Старуха дождалась, пока девочки закончат, и сказала:

– Отдайте одежду.

Катя к тому моменту уже ушла. Она ушла еще в начале представления.

Под ноги бросили скомканные вещи. Как мертвые медузы на камнях, распластались на кафеле синие колготки, молчаливые рукава растянутой кофты, застыл гипс белой рубашки.

Дело сделано.

На следующий день, когда Старуха пришла в школу, одноклассники окружили ее стаей диких обезьян. Вокруг мелькали телефоны. Холодными липкими руками забирался за шиворот хриплый смех. Кто-то спросил, где посмотреть расширенную версию.

Камнем в лоб прилетели слова: «И про старуху бывает порнуха».

Школа затряслась, стены хохотнули ожившими кирпичами, поросли ядовитыми лианами. Первобытный рев забрался под волосы напуганной жертвы и копошился, щелкая ногтями, ловя вшей страха и поднося их к оскаленным от смеха зубам.

Старуха пропала почти на неделю.

А затем явилась, и она была немного другая. Та же самая Женя, но что-то в ее образе, в ее взгляде, в том, как она отвечала на уроках, как смело смотрела в глаза, как надевала пальто, собираясь домой, – каждый жест, каждая мелочь провозглашали нечто пугающе сильное, и никто не понимал, что происходит. Только смотрели вслед. Боязливо здоровались издалека, не решаясь подойти ближе.

Так первое время в школе смотрят на тех, кто дал сдачу, дал отпор. Так смотрят на тех, у кого погибли родные. На тех, кто переболел какой-то жуткой инфекцией и чуть не умер в больнице после тысячи уколов в живот. И так теперь смотрели на Старуху, еще не понимая, что делать с новым чувством, а тем более – как быть, если весь класс разыграл драму, которой не было.

Для них драмы действительно не было, потому что девочки в раздевалке, согласно задумке, ничего не снимали, просто держали телефон в вытянутой руке. Имитировали. Играли. Актерствовали с подневольной актрисой.

А потом сделали вид (и все это подхватили), что Старуху якобы и вправду сняли полуголую и показали – всем, всем, всем. Каждому показали, что там под пальто, кроме дохлых голубей.

Через несколько дней Катя перед началом уроков встретилась за школой с подругами, теми самыми, из раздевалки. Собирались обсудить случай со Старухой и как себя вести дальше. Разговор не пошел, говорить оказалось не о чем, и это изначально было понятно. Всем, кроме старшеклассниковской зазнобы, которая «снимала» в раздевалке. Она предложила план действий: сокрушительный блицкриг, уже по-настоящему. План звучал отвратительно.

Катя выслушала подругу, неожиданно толкнула ее и свирепо прижала к стене:

– Мы так не договаривались.

– Воу, воу, воу. – Третья подельница отошла на безопасное расстояние. – Полегче.

Подруга, прижатая к стене, извернулась, высвободилась и, не раздумывая, всадила Кате по лицу сжатым кулачком.

Подруги похватали рюкзаки и поспешили прочь:

– Сама всё затеяла, сама и разбирайся. Дура.

Катя отдышалась. С разбитой губой идти на урок не хотелось.

Плюнув – всё равно оценки отличные, – Катя решила прогулять учебу и пошла домой долгим обходным путем, через Октябрьскую улицу, вдоль оврагов.

Там ей повстречались бродячие собаки, странный мальчик, не менее странные цыганины. Угощение от цыганской женщины.

«Нет, ну ребенка-то я, может, и правда