Комсомолец. Часть 2 - Андрей Анатольевич Федин

стипендией там делать нечего. Её хватит только на один вечер в ресторане, а это получится лишь одна гирька — не выгодно.

Ударил ладонью меня по плечу.

— Потом весь месяц придётся Ольге стихи читать или вместе с ней звёздами любоваться. Никаких походов в кино, никаких молочных коктейлей. «Заречье» в нашем случае — не вариант.

Паша моргнул — сбросил с ресниц снежинки.

— Я летом жениться собираюсь, — заявил он. — Поэтому пока обойдусь без ресторанов. Если только сам туда загляну. В этом случае можно и экономить: скромно посидеть, музыку послушать…

Он мечтательно закатил глаза.

— И никто при этом не подумает, что ты жмот. Кроме официантов, разумеется. Но их мысли меня не волнуют. Без моих денег не обеднеют. Они за смену знаешь, сколько зарабатывают? Почти нашу месячную стипуху! Я тут…

Могильный собирался было поделиться со мной не иначе как своими подсчётами заработков зареченских официантов (я давно заметил, что Паша имел представление, сколько денег получали представители самых разных профессий: то была одна из любимых его тем для разговоров). Он махнул рукой — указал на надпись «Заречье». Но вдруг отвлёкся. Потому что из ресторана вышел Слава Аверин. Староста замер, отыскал нас взглядом. Потом поправил шапку и шарф, торопливо зашагал в нашу сторону. Фонарь заставил заблестеть мех на его шапке, осветил Славкино раскрасневшееся лицо.

Аверин подошёл к нам, улыбнулся.

— Всё нормально, — сказал он. — Расплачивается.

— Так время уже! — заявил Паша. — Полночь! Он раньше не задерживался.

Староста развёл руками.

— Ты видел, сколько там сегодня народу? — спросил он. — До официантов не докричаться.

Паша покачал головой.

— Никто не хочет работать, — пробормотал он.

Сунул руки в карманы, втянул голову — спрятал под шарфом подбородок.

— Кого мы ждём? — спросил я.

— Сейчас узнаешь, — сказал Могильный.

Ногой сбил верхушку ближайшего сугроба.

— Увидишь, — пообещал Слава.

Он повернулся: стал в пол-оборота к входу в ресторан — в то самое мгновение, когда дверь «Заречья» снова приоткрылась. На улицу из помещения вывалили полупрозрачные клубы то ли пара, то ли табачного дыма; шагнул через порог невысокий мужчина в коротком пальто и норковой шапке. Слава и Паша при виде него переглянулись. Могильный ухмыльнулся. Мужчина постоял около входа, озираясь по сторонам (взглянул он и на небо, будто собирался отыскать там путеводную звезду). Скользнул по нам равнодушным взглядом, поправил воротник и чинно зашагал мимо тёмных витрин магазинов.

Фонарь ненадолго осветил лицо мужчины — подтвердил мои догадки (когда версия с вечеринкой отвалилась, ей на смену пришла другая). Мне трудно было бы не узнать эту жидкую козлиную бородку, что иногда уже виделась мне во снах. Да и профиль мужчины прочно запечатлелся в моей памяти. Потому что я давно мечтал врезать по нему если не кулаком, то хотя бы щёлкнуть по этому носу деревянной ученической линейкой. А уж походку мужчины я точно не мог спутать ни с чьей другой: парни из моей группы часто её копировали, когда хотели изобразить моего обожаемого преподавателя — Попеленского Виктора Феликсовича.

— Вот, значит, кого мы тут поджидаем, — сказал я.

Пашка и Слава хором хмыкнули.

— И что мы будем с ним делать? — спросил я. — Шапку у него отберём? Или до полусмерти забьём ногами?

— Сильно он тебя достал, — сказал Паша.

— Зачёт будешь получать, — сообщил Аверин.

— Интересно, каким образом?

— Сейчас поймёшь, — пообещал староста. — Идите за мной. Не отставайте.

Слава склонил голову, точно прятал лицо от снежинок, зашагал к Феликсу.

Пашка ухватил меня за рукав — потянул следом за старостой.

Попеленский уже отошёл от нас шагов на пятьдесят — проходил мимо вывески «Вино-Табак». Доцент не торопился. Но и не вертел головой, подобно праздному гуляке. Не замечал рванувшего к нему Славу Аверина. Я представлял наш дальнейший маршрут: Феликс направлялся к общежитиям (он проживал на первом этаже второго корпуса — один). Попеленский горделиво вышагивал, не глядя по сторонам. Словно шёл не по тёмной заснеженной улице, а по коридорам горного института — чувствовал на себе взгляды студентов.

Впрочем, несколько взглядов Виктор Феликсович действительно мог почувствовать — мой, Пашкин и взгляд Аверина. Расстояние между старостой и преподавателем высшей математики стремительно сокращалось. Мы за Славой едва поспевали. Если бы не красная повязка дружинника на его руке, то Вячеслав походил бы сейчас на бандита. А больше — на эдакого гангстера в строгом костюме из голливудских фильмов (автомат Томсона, шляпа вместо шапки и большая сигара хорошо бы дополнили этот образ).

— Он каждую пятницу приходит в «Заречье», — рассказывал Могильный. — Ровно в двадцать один ноль ноль.

Каждое предложение Пашка «выдавал» мне на выдохе, на ходу — делал между ними паузы.

— Всегда заказывает водку, — говорил он. — Триста грамм. Стакан сока. Томатного. Салат «Столичный». Пельмени со сметаной. И берёт три куска хлеба. Белого. Больше ничего. Так всегда. Мы проверяли.

Правая нога Могильного резко поехала в сторону.

— … !

Я едва успел придержать Пашку за локоть — не позволил парню распластаться на снегу.

— Нам об этом мужики с четвёртого курса рассказали, — сказал Могильный. — Утверждали, что в любое время года и в любую погоду Феликса всегда можно найти в «Заречье». С девяти вечера. В полночь он уходит из ресторана. И в четверть первого проходит через вахту. По нему в пятницу часы сверять можно.

— Что это даёт? — спросил я.

Пашка взглянул на меня, как на слабоумного.

— Он за три часа выпивает триста грамм водки!

Я кивнул.

— Понятно.

Хотя на самом деле «понятно» мне стало далеко не всё.

— Славка уже подходит, — сказал Павел. — Поднажмём.

Мы ускорились — догоняли старосту. Тот оторвался от нас на пару десятков шагов, успел едва ли не поравняться с доцентом. За день дорогу вдоль витрин хорошо утоптали — местами и «раскатали». Вечером снежинки припорошили землю, спрятали под тонким слоем снега дорожки льда. Я интуитивно чувствовал опасные места (сказался опыт пожившего на Севере человека). А вот Пашка снова едва не упал, когда пытался вписаться в поворот — я успел подставить ему плечо.

На звуки нашего топота не обернулись ни Попеленский, ни Аверин. Услышали его или нет — я не понял. Смотрел на то, как староста заложил дугу, силясь обогнуть возникшее на его пути препятствие — Феликса.