Долгая ночь - Юля Тихая

Но даже в этих слюнявых мечтах я не думала о том, что большая любовь примет формы… вот этого.

Что ж, жизнь, к сожалению, часто оказывается гораздо неприятнее фантазий. Не то чтобы это было ужасно удивительно.

Я обняла себя за плечи, стиснула зубы, зажмурилась, — но так и не смогла заплакать.

Где-то так меня и нашёл мастер Дюме.

Он по-прежнему, конечно, не разговаривал, и даже тетрадь с собой на этот раз не взял. Но я как-то сообразила, что он предлагал осмотреть квартиру, и не нашла причин отказаться.

Жильё было, очевидно, съёмным, необжитым. Это сквозило во всём — тусклом, размытом запахе запустения, странном сочетании очень старых и очень новых вещей, хрустящих от крахмала кухонных занавесках. Входная дверь обтянута искусственной кожей с металлическими пуговицами, а рядом — покосившаяся тумбочка с облупленным лаком и следами от сорванных наклеек. Прихожая крохотная, в ней толпились на коврике сапоги и ботинки; массивный шифоньер был совсем пустой и странно сочетался с явно очень новой трёхрожковой люстрой. На жёлтых обоях — тёмный след от овального зеркала, но самого зеркала нет.

Коридор низенький, над ним нависали антресоли. Мастер услужливо приоткрыл для меня дверцу, продемонстрировав неровную пирамиду из рулонов туалетной бумаги и банки с какими-то закатками.

Здесь всё утыкано дверями. Справа — раздельные туалет и ванная, в которой агрессивно гремела вода. Туалет обычный: давно не видел ремонта, но чистенько. Прямо уже знакомая мне кухня, очень тесная и очень пустая; стол застелен дурацкой клетчатой клеёнкой, а кухонный гарнитур, — я даже постучала по дверце, чтобы убедиться, — из массива и украшен резьбой. За окном виднелся балкон, но выхода на него почему-то не сделали.

Я посмотрела на мастера вопросительно, и он картинно развёл руками.

На газовой плите стоял чайник, и мне несколько раз жестами предложили чаю; я несколько раз вежливо отказалась. Тогда мы принялись тщательно «осматривать» холодильник. Он был здоровенный, какой-то модный, на незнакомых мне артефактах. Мастер Дюме показывал мне то кастрюлю с гороховым супом, то колбасу, а я всё никак не могла понять: как же это они так сделали, что сечения не сходятся, но всё равно всё работает?..

Наконец, колдун оставил идею меня накормить, и мы зашли в комнаты.

Их здесь было две, левая и правая. В левой горделиво стояли рядышком пианино, заставленное сверху цветами, и телевизор. Ещё здесь были диван и два кресла, к одному из которых Дюме приставил свой посох, а на втором в беспорядке лежали вещи; на журнальном столике стоял навороченный алтарный комплекс, к которому — мастер Дюме показал мне это ненавязчиво, с извиняющимся лицом, — были привешаны многочисленные охранные контуры.

Конечно же, двусторонние. Это же лучший, веками проверенный способ налаживать отношения, — запереть девушку в квартире, не так ли?

Я прикрыла глаза, вздохнула и кивнула.

После этого мне, наконец, показали и вторую комнату; здесь уже стоял мой чемодан. И я даже не удивилась, когда поняла, что кровать в комнате всего одна. Но, право слово, это было не смешно.

— Мастер Дюме… — начала было я, рассчитывая сама не знаю на что.

Но он снова развёл руками и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Комната как комната. Хороший, свежий ремонт, а на полу огромный коротковорсный ковёр. Помимо него и массивной кровати сюда поместились шкаф, пара тумбочек, красивый торшер с расписанным плафоном и изящный трельяж. В приоткрытой форточке выл ветер.

Ни дивана, ни даже кресла, конечно же, не было.

Кровать не застелена, — на ней матрас в полосатом наматраснике и три голые подушки, лежащие одна на другой. Одеяла и покрывало были свалены кучей в пустом углу.

Там и лягу, мрачно решила я. Что это вообще за хрень? Или кое-кто всерьёз считает, что стоит мне оказаться с мужчиной в одной постели, как я мгновенно превращусь из злобной стервы в страстную порнофею?.. О, его ждёт глубочайшее разочарование.

Многовато у него, похоже, лишних яиц.

Я дёрнулась и не сразу сообразила: выключилась вода. Какой-то шелестящий звук. Щелчок ручки.

О Полуночь, он же придёт сейчас сюда. Не мог он утонуть там что ли в этом душе!..

Буду кричать, постаралась себя убедить я. По правде говоря, кричать у меня никогда особо не получалось; проще было бы поверить, что я просто замру, как ледяная статуя, и буду стоять, замороженная, пока не выдастся удачный случай для удара. Мне нужен всего один момент; он отвлечётся на какую-нибудь ерунду, хоть бы и на сиськи, а я ударю его, скажем, в висок… чем?

Заметалась по комнате; с хлопком раскрылся чемодан, рассыпав ворох всяких тряпок, и я всё никак не могла найти ничего подходящего.

Скрип двери.

Метнулась к трельяжу, рывком распахнула дверцы. Стаканы, зачем-то ложки; почему же хозяева не догадались положить сюда кастет, нужная же вещь; пепельница — неплохо, но уж очень тяжёлая; о — бутылка минералки.

Ухватилась за горло, ударила об столбик кровати. Дно брызнуло на пол осколками и захлебнулось в воде. Я потрогала оставшиеся грани пальцем — острые; если ударить достаточно сильно…

Какая-то возня в коридоре, дверь открылась, и в ковёр опустились лисьи лапы.

Я спрятала руку с бутылкой за спину.

Кожаный нос дёрнулся. Лис склонил голову, глядя на меня как будто бы с иронией. Перепрыгнул через распахнутый чемодан, выразительно понюхал лужу со стеклянными осколками и тявкнул. Деловито прошлёпал к шкафу, подцепил ручку зубами, лапами кое-как то ли выдвинул, то ли выкопал ящик. Показал мне на него мордой: гляди, постельное бельё, ну ты разберёшься.

Снова тявкнул. У него это получалось ужасно умильно. Если для меня-ласки лис был огромным и пугающим, то мне-человеку он казался очаровательным. Будто поймав эту нотку, Арден боднул меня мохнатым лбом в колено.

Я ошарашенно почесала его за ухом.

Лис вывалил язык и улыбнулся, — широко, хитро. Лизнул мои пальцы. Легонько прихватил их зубами. Я почему-то смешалась и покраснела. Шерсть жёсткая, но белая стрелка на лбу мягче, нежная на ощупь…

Пах он правда… ну… лисой.

— Вообще-то, — облизнув губы, сказала я, просто чтобы что-то сказать, — залечивать травмы лучше в том обличье, в котором они были получены.

Лис посмотрел на меня с сомнением и снова тявкнул.

А потом развернулся ко мне пушистой рыжей задницей, отошёл немного и нырнул в сваленные в углу одеяла. Покувыркался там, довольно урча; вырыл гнездо — и сложил голову на лапы.

Придурок. Просто придурок.

Я покачала головой, — и поняла, что улыбаюсь. Торопливо стёрла с лица это недопустимое выражение, ухватила покрепче бутылку и отправилась в коридор, искать совок и веник.

— Я не сплю человеком, — объяснил Арден утром, за завтраком. — Не получается.