Бастион. Ответный удар - Сергей Зверев

Пещерник тягуче присвистнул, изображая падающую бомбу.

– Ну ты и забрался.

– Надо доложить Скворечнику, – Губский схватился за телефон. – Пусть начальство решает, как быть.

– И не мечтай, – Пещерник расстроенно покачал головой. – Дроботун с Хариным уехали в областное УВД. Ты же знаешь, нынче модно проводить совещания за два часа до отбоя.

– Ч-черт… – вырвалось в третий раз.

– Отсидись где-нибудь, не гони. Обдумай еще раз. Обрати внимание, – перейдя на менторский тон, Пещерник с гордостью показал на торчащий из машинки лист. – Главное в нашем деле – перепсиховать. А потом – получится.

– Про маньяка с Писарева? – машинально спросил Лева.

Опер чуть не поперхнулся слюной, досадливо всплеснул руками – мол, я ему о хорошем, а он – рот открыл и нагадил.

– Какого маньяка, очнись, Губский. Я имею в виду мороку с квартальным отчетом по раскрываемости…

Поминутно проверяясь, он позвонил Туманову из таксофона на углу привокзальной аптеки и через полчаса назначил встречу в неухоженном скверике за цирком. Туманов не задавал лишних вопросов – зачем? почему? – он по голосу понял, что приятель в беде, и без ворчания дал добро на рандеву. Пока подъехал, часы на Левиной руке пикнули восемь. Густели сумерки.

– Вот такие камуфлеты, – закончил он, откидываясь на спинку лавочки. Рука рефлекторно полезла в карман за «Примой». Не повезло – кроме табачных крошек, ничего в пачке не осталось. А ведь недавно распечатал новую… Ругнувшись, скомкал пачку, бросил в траву. Туманов извлек свой «Интер». Закурили. Но заговорил он не сразу, а после того, как обе сигареты были выкурены и посланы далеко в кусты.

– Это не гэбэшники.

– Гениально, – усмехнулся Лева. – А я, обезьяна, не соображаю.

– Да кто тебя знает, – Туманов неопределенно пожал плечами. – Остаются либо люди Крокодила, либо люди «Муромца». Но только не официального «Муромца». Официальный «Муромец» – это я.

– Признайся, Паш, – Губский пытливо заглянул ему в глаза, – ты знал про наркотик?

– Нет, – Туманов как отрубил.

– Я должен верить?

– Но тебе ведь хочется?

Думайте сами, решайте сами… Пристальное изучение глаз не принесло пользы. Глаза Туманова были задумчивы и полны извечной загадки.

– Я подозревал, что не все ладно в этом королевстве. Но копать и что-то выкапывать…То есть рубить сук, на котором с таким удобством сидишь… Не логично как-то, Лева.

– Не логично, – согласился Губский. – Тебе не кажется, что мы оба в прогаре?

– Об этом я и задумался… Есть одна шальная идея. Если мы, скажем, доживем до рассвета…

Туманов замолк и окунулся в какой-то странный анабиоз, заключающийся в унылом созерцании сигаретной пачки. Тягостно текли минуты.

Потом он встрепенулся:

– Тебе есть где дожить до рассвета?

Лева, чуть помедлив, кивнул:

– Придумаем.

– Прекрасно, – Туманов не совсем уверенно поднялся на ноги. – Зайди ко мне в контору часиков в девять. Надеюсь, прилюдно на тебя не покусятся?

Когда он добрался до дома на улице Котовского, сумерки совсем сгустились. Он постоял под старым тополем, наблюдая за обстановкой. На первый взгляд – ничего необычного. У бойлерной, на разбитой лавочке обосновалось жалкое существо в бомжевом прикиде – сидело и подремывало. Старик из крайнего подъезда выгуливал палевого дога. Какой-то коротышка, подсвечивая фонариком, ковырялся в моторе маломощного «ЛуАза». А с торца здания неслась приглушенная брань – выясняли отношения сопляки-малолетки. Не отдаляясь от тополей, Губский пересек двор, обошел «ЛуАЗ» – шоферу было не до него – и направился к нужной двери.

И уже не видел, к сожалению, как после его исчезновения зашевелилось жалкое существо в лохмотьях. Покряхтывая, поднялось, подтянуло мотню и, кутая в хламиду изъеденные цыпками руки, заковыляло в соседний двор, где имелся единственный на округу автомат…

Когда она открыла дверь, он был улыбчив, излучал обаяние и отдавал честь обеими руками. Вот они мы – активные, жизнерадостные… Но она поняла, что с ним происходит, едва прикоснулась к нему. От его улыбки и объятий исходила нервозность. Однако Ануш не расстроилась, она знала, что в состоянии успокоить свою любовь. Или она не мастерица?

Они, обнявшись, стояли на пороге. Текли минуты.

– У меня две новости, – прошептал Губский, отстраняясь от ее волос, чтобы посмотреть в глаза. – Одна хорошая, другая так себе.

– Давай с хорошей…

– Я остаюсь до утра.

– А плохая?

– Тебе всю ночь придется внимать моему храпу.

– Я потерплю…

– Тогда в бой?

– В бой… – она улыбнулась, притянула к нему мордашку и крепко зажмурилась от удовольствия. Никогда еще перед ней так остро не стояла эта сладчайшая штука – предвкушение целой ночи…

В два часа в их комнате погас ночник. А через десять минут шевельнулось в замке… Начались метастазы. Вздрогнула «собачка» – скрипнула и медленно отползла в сторону. За ней вторая – ниже. Дверь стала отворяться – бесшумно, тягуче… Толстый силуэт, стоящий на пороге, уступил место второму – высокому и поджарому. Человек вошел в прихожую. Толстяк, протиснувшись следом, аккуратно заперся.

Темнота царила кромешная. И какой-то звук раздавался неподалеку… Глухой скрип – словно кто-то намеренно мялся ногами по расшатанным половицам.

– Смотри, – толстяк тронул напарника за плечо.

– Вижу, – бросил сухопарый. – Пасть закрой…

Справа, из-под неплотно прилегающей двери, брезжила полоска света. Если судить по расположению проема, за ним была ванная. И не только. Сработал сливной бачок. Прошло несколько секунд, и дверь открылась, явив обнаженную фигурку. По всей видимости, поначалу женщина собиралась обмотаться полотенцем, но потом передумала (действительно, все свои), держала его в руке. Вытянула руку и повесила на крючок. Худой отступил в тень. Толстый, напротив, с удивительной прытью метнулся в освещенную зону и зажал женщине рот. Второй рукой схватил ее за грудь.

– Ах ты, соседушка…

Жертва задергалась, пытаясь оторвать от себя грязную лапу. Толстяк плотоядно хлюпнул.

– Кончай ее, – раздраженно прошипел худой. И добавил совсем тихо: – Какое чмо…

Толстый промычал согласие. В желтом свете из ванной блеснуло тонкое лезвие, похожее на ланцет. Раздался хрип – полосующий удар рассек горло. Толстяк не дал ей пасть – осторожно, стараясь не шуметь, уложил тело на пол. Напарник тем временем включил свет.

Прихожая представляла собой правильный полукруг. Четыре двери, три из них открыты – ванная, кухня, гостиная. Четвертая – спальня. Закрыта.

Человек поднял ствол и вошел в нее, как к себе домой.