История династии Сфорца - Леси Коллинсон-Морлей

Тремя заговорщиками были Андреа Лампоньяно, Карло Висконти и Джироламо Ольджато. Лампоньяно потерял все свое состояние. У него уже были неприятности с Франческо Сфорца и его приговорили к смерти. Галеаццо Мария помиловал его, но Лампоньяно затаил обиду за то, что его лишили, по его мнению несправедливо, доходов от монастыря Мирамондо. Государственный переворот был для него единственным шансом вернуть свое состояние. Карло Висконти не мог простить герцогу, что тот соблазнил его сестру. Самым интересным из этих трех персонажей является Джироламо Ольджато. Это был мечтатель и фанатик, совершенно очарованный учением Колы и жаждавший, подобно Бруту, освободить свою страну и завоевать вечную славу, став основателем великой республики, свергнувшим тирана, смерть которого ознаменует собой начало золотого века.

Подобно другим заговорщикам, они решили, что у них будут наилучшие шансы, если местом для исполнения их замысла станет церковь. По-видимому, их лидером был Лампоньяно. Заговорщики встречались по ночам в переулке позади церкви Св. Амвросия и упражнялись, нанося друг другу удары кинжалами в ножнах.

Галеаццо Мария находился в Виджевано после успешной военной кампании в Пьемонте. Как обычно, он решил отправиться на Рождество в Милан, но чувствовал некоторую обеспокоенность. Некий священник, знаток астрологии, предупреждал его, что править ему суждено менее одиннадцати лет. Этот человек был заключен в темницу с одним караваем хлеба, стаканом вина и крылышком цыпленка и умер на двенадцатый день; тогда разгневанный герцог заявил, что, поскольку тот оказался неспособен предвидеть свою собственную смерть, не следует обращать внимание на его предсказания. Несколько предзнаменований усилили его недобрые предчувствия — появление кометы, пожар в его комнате в замке Милана и, наконец, три ворона, которые принялись каркать в тот самый момент, когда он выехал из Аббиатеграссо, где он совершил последнюю остановку в своем путешествии. Он был так раздосадован появлением этих птиц, что дважды выстрелил по ним, но безрезультатно. Некоторое время он стоял на месте в нерешительности, но затем продолжил путь.

Прибыв в город, он приказал своему хору надеть траур и каждый день во время мессы распевать стихи из заупокойной службы. Сожжение святочного полена в канун Рождества — традиция дома Висконти — с не меньшими церемониями отмечалось и у Сфорца. Возможно, что этот обряд восходил еще ко временам правления лангобардов. Герцог под звуки труб торжественно входил в Зеленый зал (Sala Verde) в сопровождении, как правило, своей семьи и всего двора. Людовико и Сфорца Мария были во Франции. По слухам, их изгнал Галеаццо, заподозривший их в заговоре, покушении на его убийство и попытке захвата герцогства, но представляется более вероятным, что они отправились туда по своей воле, просто желая посмотреть мир; кроме того, они должны были исполнить некое поручение герцога. Асканио был в Риме, но и относительно него высказывались те же сомнения. Эти подозрения вполне могли возникнуть вследствие их поведения после смерти брата. Филиппо, старший брат герцога, всегда бывший полным ничтожеством, вместе с самым младшим из братьев, Оттавиано, совсем еще юношей, внесли в зал святочное полено, прихотливо украшенное можжевельником и другой зеленью, и, к огромной радости собравшихся, бросили его в огонь. После этого были танцы и пиршество.

В рождественский день герцог, облаченный в алую мантию, прослушал три мессы в часовне замка, а затем прошел в Голубиный зал (Sala delia Colombe), который был украшен любимыми Боной голубками на красном фоне. Здесь он, с несколько зловещей интонацией, начал воспевать славу своего рода, заявив, что он и его братья, даже если бы не были правителями, всегда нашли бы способ прекрасно устроить свою жизнь, а их многочисленные дети станут залогом процветания их рода на многие годы. Затем последовал семейный обед. Остаток дня Галеаццо провел в парке, наблюдая за полетами своих ястребов.

На следующее утро, в день Св. Стефана, стоял жгучий мороз. Герцог надел кирасу, но затем снял ее, заявив, что в ней он выглядит слишком толстым. Он выбрал темно-красный плащ, подбитый горностаем. Шелковый пояс на нем был коричневого цвета (цвет Сфорца), таковы же были его шляпа и левый чулок. Правый чулок был белым. Привилегия носить коричневый и белый чулки принадлежала роду Сфорца и лишь иногда даровалась другим в знак особого расположения. Бона видела дурной сон и умоляла мужа послушать мессу в замке, вместо того чтобы, следуя традиции, ехать в церковь Св. Стефана. Но капеллан уже отбыл с потирами в Милан, а епископу Комо нездоровилось. Поэтому, говорит Корио, находившийся в тот момент в замке, «он решил ехать туда, где его ожидали замыслившие его смерть заговорщики, а также несколько его любовниц и некоторые другие женщины, которых я не называю ради приличия, которым герцог приказал там быть». Герцог послал за своими сыновьями, Джан Галеаццо и Эрмесом, и, поставив их по обе стороны окна, у которого стоял, целовал их так, словно не мог от них оторваться. Явно растроганный, он вышел на улицу и сел на коня; как уже говорилось, было слишком холодно, чтобы идти пешком. Корио побежал по короткой дороге и оказался в церкви раньше, чем герцогский кортеж. Здесь он с удивлением, поскольку они должны были остаться в замке, увидел стоявших плечом к плечу Ольджато и Лампоньяно, одетых в короткие плащи из багрового сатина.

Заговорщики встретились и еще раз подтвердили свои клятвы в рождественский вечер. Утром они отправились в церковь Св. Стефана и молились святому, чтобы тот благословил их великое и богоугодное дело и простил им осквернение церкви кровопролитием, поскольку эта кровь должна восстановить свободу Милана. Такую необычную молитву придумал для этого случая Карло Висконти, и они произнесли ее вместе с другими традиционными молитвами к этому святому. Затем заговорщики прослушали мессу. Они вернулись в церковь слишком рано и спрятались в комнате настоятеля, их друга, чтобы не мерзнуть и не привлекать к себе внимания. Возгласы собравшейся толпы, которая из-за долгого отсутствия герцога оказалась более многочисленной, чем обычно, предупредили их о его приближении. Лампоньяно и Ольджато, надев кирасы и приготовив длинные кинжалы, вместе с несколькими отъявленными негодяями, нанятыми и вооруженными заговорщиками, расположились по правую сторону. Карло Висконти стоял слева. Герцог спешился и бросил поводья своему мавру-конюху. Большая часть его свиты прошла вперед. За ними шли охранники, затем слуги, пытавшиеся отодвинуть толпу и расчистить для него дорогу, затем шел сам герцог между послами Мантуи и Феррары. Лампоньяно притворился, будто помогает расчистить проход, но затем, припав на одно колено, словно желая подать прошение, тотчас нанес герцогу две смертельные раны, одну в живот, а другую в горло. Ольджато поразил герцога в левую грудь, в горло и в запястье. Висконти также нанес ему три удара сзади. Они хорошо справились со своей задачей. Воскликнув: «О Матерь Божья!», Галеаццо упал замертво. Один из наемных убийц также нанес ему удар и убил слугу, но остальные слуги и охранники набросились на убийц с таким неистовством, что, казалось, они сокрушат всю церковь. Висконти тут же убили.

В те времена женщины, которых в тот день собралось необычайно много, в церкви сидели на полу. Лампоньяно, которого у входа ждала лошадь, пробивался сквозь них, в надежде спастись бегством, но его преследовал огромный мавр, личный слуга герцога. Запутавшись в одеждах женщин, Лампоньяно упал и был убит на месте. До конца дня мальчишки таскали по улицам его обезображенный труп. Женщины бросились к двери, но несколько негодяев, воспользовавшись общей суматохой, стали срывать с них драгоценности и украшения. Через несколько часов заговорщики и их пособники были повешены или четвертованы, а головы их выставили в Бролетто Нуово.