Бессонные ночи - Александр Назаров

Она все такая же молодая как в её последние дни. Глаза её сияют, как и у Дженни.

Легкой рукой они касаются стекла, и окно мое разбивается, стекло превращается в снег, который обжигает мне лицо. Это снег или пепел? Стеклянный снег…

Кошмары окружают меня. Мир становится бесконечно узким. Вот они уже под моей кожей, вот они уже у меня в голове, в глазах., в костях. Разрывают меня изнутри, поглощают, влекут в вечную тьму. Но во тьме этой не блаженство покоя, а вечные муки. Реальность звенит, раскалываясь.

Нет, не реальность. Домофон.

Я лежу посреди разгромленной комнаты. Одеяло почти что равномерно перемещалось с ковром. Бутылки пива разорваны, липкий напиток разлит по полу. Окна открыты нараспашку, ветер задувает в них большие хлопья снега. Полки сорваны, трехногая табуретка превратилась в двуногого инвалида. Под потолком летает один единственный мотылек. Звонок домофона трещит, разбивая мою голову, пронизанную болью.

Медленно встаю и подхожу к входной двери, снимаю трубку.

— Фред Шольц? Это Фред Шольц? — слышу я знакомый голос в трубке.

— Да, это я. Кто это?

— Этель.

Почему она здесь, зачем она пришла? Она спасла меня, она развеяла кошмар. Мой ангел. Открываю ей дверь. Заходи скорее. Она стоит на пороге в своем старом пальто, отороченном жестким мехом, в своем милом шарфе-петле. Стоит и улыбается.

— Ты говорил, что тьма нашего мира будет пытаться сбить тебя с пути. Я поняла, что ты в беде. Решила найти тебя и помочь.

— Спасибо тебе, — говорю я, — сейчас со мной все хорошо, можно сказать, ты действительно спасла меня, Этель. Проходи. Рад тебя видеть.

Мы проходим в мою развороченную комнату. Этель садится на кровать, единственное место, где здесь вообще сейчас можно присесть.

— Что здесь произошло?

— Безумная и суровая битва. Битва с внутренней тьмой. Я спокойно мог проиграть, если бы не ты.

— Ай да я, — шутливо говорит он, поднимая с полки уцелевшую бутылку пива, — я возьму?

Киваю. Этель делает несколько глотков, обводя комнату взглядом.

— Знаешь, вот я прям знала, что увижу это, когда приду к тебе, — Этель указывает на книжный шкаф, который единственный остался нетронутый. Заполненный десятками книжек, он стоит все также гордо, как и раньше.

Сажусь рядом.

— Ха, подзапылился этот шкаф в последнее время.

— Ты просто перенес эти книги на хранение в свой разум. Зачем им дальше телесные оболочки на полках. Теперь это просто могилки. Милые могилки историй.

— Ты любишь читать?

— Не очень. В детстве много читала. Мне соседка книжки приносила. Святая была женщина, я уже это говорила? Эти истории про мореплавание! Оу, словно я сама отправлялась путешествовать на корабле с отважными капитанами. Сейчас я разве что могу отправиться в путешествие ко дну бутылки.

Долго смотрю на её тонкое лицо в свете уличного фонаря.

— Этель, — начинаю я неуверенно, — скажи мне пожалуйста. Только честно. Ты веришь в то, о чем я говорю? Ты веришь мне?

— Честно, Фред, я не знаю верить ли тебе или нет. Но предпочитаю верить. С одной стороны, ты несешь полный бред. А с другой. А с другой, что мне осталось. Продавщица в магазине, ничего не умею, никому не нужна. А тут ты. Тогда, в рок клубе, ты подошел ко мне и позвал на танец. А сам весь светился. Будто голова твоя стала дискошаром. Если я нужна, значит это всё не просто так. Значит, в твоих словах есть правда. И я готов идти за тобой. Пускай, мы словно и не от мира сего, зато у нас есть свой мир. Честно, я хотела бы растворится в созданном тобой безумии. Поэтому я тебе верю.

Слова Этель вводят меня в глубокую задумчивость. Снова в голове просыпаются мысли минувшего дня. В раздумьях ложусь на кровать рядом с Этелью.

— А может мы и правду не от мира сего, не из этой реальности? Иначе почему мы так далеки ото всех? Мы разговариваем на одном языке, но не понимаем друг друга. Мы выросли вместе, но мы чужие. Мы дышим одной смесью газов, но в мире нет воздуха, что насытит наши легкие. Наши идеи чужды остальным, нас не то, чтобы не понимаю, не то, чтобы призирают. Мы словно говорим тишиной. Мы — параллельные прямые.

Мне иногда кажется, что я посеял частицу себя где-то в другом месте. Там, где мне положено быть. В мире есть только отголоски, проекции тех мест и тех времен. Иногда я чувствую это, но не вполне осознаю. Ветер колышет траву, в сумерках ночной степи мелькают блуждающие огоньки. На сколько хватает взгляда — свобода. Чистые реки бегут через те земли, не разрезая континенты, подобно рекам нашего мира. На мгновения я чувствую это, а потом возвращаюсь сюда. Тоска съедает меня. Тоска по дням, которые я не прожил, по местам, которых не существует. Мы лишились того, чего никогда не было. Знакомо ли тебе это чувство? Это дни весны, когда снега уже нет, но трава еще не проклюнулась: ветер дышит надеждой на жизнь. Это май, когда солнце еще не выжигает, а жизнь господствует, когда все вокруг свежо. Это осень, когда природа покрывается цветами бронзы, меди и золота. Это мгновения, таких дней мало, но нам хочется жить в них. Словно бывают континенты, где вечная весна… А может они и есть, но мы их потеряли когда-то давно. И нам нужно быть там, а не здесь? Но, с другой стороны, я люблю чем-то и этот мир. Я хочу ступать по асфальту, стирать об него в кровь ноги, видеть, как небо горит неестественными огнями, хочу, чтобы выбросы из заводских труб сжигали мне легкие. Мое тело чувствует, что является частью этого мира, оно любит его. Мои уши ласкает грохот трамваев и шум радиопомех. Мое тело ни на что не променяло бы это.

— Ты так устал, мой пророк, так замучался. Теперь я понимаю, тебе действительно нужен кто-то, чтобы вместе идти к свету. Я хочу идти с тобой дальше, — при этих словах она наклоняется ко мне и целует меня в лоб. И этот легкий, крохотный поцелуй для меня теплее любого огня, милее любого рассвета. Пускай мой обман, моя любовь сотрет меня в порошок, но я не сойду с этого пути.

— Этель, — начал шептать я ей на ухо, прислонившись к ней лицом к лицу, — наш путь близок к завершению. Завтра вечером я приду к тебе и укажу место, где мы вознесемся.

— Тогда я буду с нетерпением ждать завтрашний вечер, — с этими