Черная вдова, или Ученица Аль Капоне - Марина Крамер

– Как скажешь. Давай ключи, я в твоей тачке покемарю пока.

Они остались одни. Коваль обняла Олега, сев к нему на колени, он прижался лицом к ее груди.

– Ну, расскажи хоть, как по приказу гаситься, – попросил он.

– Зачем тебе? – откликнулась Марина, сморщившись. – Не хочу про это. Господи, Олег, что я наделала! Ведь Мастиф убьет тебя, когда узнает! Дура… – простонала она вдруг, осознав, во что втянула Олега.

– Да мне без разницы, я не могу видеть, во что он превращает тебя! Малыш – это цветочки, дальше только хуже будет, поверь. До тебя у Мастифа была Янка, красивая, но без мозгов. Все прикалывалась: мол, за удовольствие еще и бабки одуренные имею. Но и ее имели по полной все, кому хотелось, – и Строгач со своим Хохлом, и Азамат со своими горцами, и Мамед, да все, короче. И села девка на герыч от такого кайфа, стала уже без приказа под любого, лишь бы дозу получить. Ну, Мастиф терпеть не стал, отдал ее розановским, а тем – только подай! Потом в лес вывезли, а мороз под тридцатку, она под кайфом и не поняла, наверное. Это я тебе к тому, что будь умнее, не дай сломать себя, сама лучше всех подминай. – Олег закурил, придерживая Марину одной рукой и давая затянуться сигаретой. – Ты сильная, Коваль, я знаю, ты сможешь. Начни с Розана, у него большая бригада, это реальная сила. А подомнешь его – все, считай, ты королева. Розан верный пес, а на Мастифа у него зуб, за деньги какие-то. Я не хочу, чтобы ты пропала, нельзя тебе, ты такая молодая еще, родная моя, солнце мое, – голос Олега дрогнул. – С тобой только и понял, что есть женщины, для которых в кайф, чтобы с ними мужик отдыхал. Может, когда обидел чем, так прости, это не со зла, по глупости. Любил тебя, как умел, пусть недолго, пусть мало совсем, но это все, что было у меня светлого, милая ты моя.

Она заплакала, прекрасно понимая, что он прощается, решив исчезнуть из ее жизни. Марине стало страшно – как остаться одной, без его советов, без поддержки, одной в этой банке с пауками, которые в любой момент могут накинуться и сожрать? И еще одно угнетало – то, что за весь этот год ни разу Олег не услышал от нее слов любви, хотя сам говорил их неоднократно, признаваясь в своих чувствах даже на японском…

– Прости, что я никогда не говорила о любви, Олег, но врать не могу, а прикидываться противно. Мне было очень хорошо с тобой. И хватит слов, мы не за этим выставили на улицу Бульдога. Иди ко мне.

Они любили друг друга, понимая, что это в последний раз, больше никогда уже их губы и тела не встретятся. Никогда…

Окна вдруг озарились ярким светом. Даже не глядя, Коваль поняла, что это горит подожженная машина. Нашли!

– Уходи отсюда! – приказала она, одеваясь. – Они приехали за мной. Уходи, Олег, иначе погибнешь!

– Не пори ерунды! Я не оставлю тебя! – заорал он.

Но она решительно перебила:

– Мне сейчас ничего не угрожает. Без меня Малыш пальцем не шевельнет, поэтому Мастиф не тронет. Уходи!

Но было уже поздно – дверь вылетела, выбитая пинком. Олег успел пару раз выстрелить, но на него навалились вчетвером, сбили с ног, вывернув руки. Кореец схватил Коваль за куртку, но она вывернулась, ударив его ногой в колено, и тогда он, перестав церемониться, вцепился ей в волосы, пригнув голову к земле, и так врезал под ложечку, что она задохнулась от боли, а потом еще и еще. Если бы не подоспевший Волк, этот придурок забил бы хозяйку до смерти.

– Кореец, тормози, берега попутал! Мастиф башку оторвет! – Волк отнял Марину у разъяренного Корейца и на руках понес в машину, закрыв там.

Коваль рыдала от дикой боли в избитом теле, но это было несравнимо с тем, что она испытала, когда из подъезда выволокли Олега, в крови и ссадинах – видимо, просто скидывали по лестничным маршам… Его пихнули во вторую машину, рядом с которой догорал в «ровере» Бульдог…

– Саня, – обратилась Коваль к водителю, вытирая слезы, – как вы нашли меня?

Каскадер, которому происходящее удовольствия не доставляло, пробурчал:

– На уши всю Ершовку подняли, всех череповских пацанов перерезали, а потом джипы нашли. Вас ведь не сразу хватились. Поехали сначала в «Латину», потом в «Матросскую тишину», там кто-то сказал, что вы с Черепом уехали. Ну а где ж вам с ним быть, как не здесь!

– Это я виновата, я его подставила! – снова зарыдала она. – Если бы не я, ничего не было бы…

Марина упала лицом на сиденье, так что Волку всю дорогу пришлось сидеть боком, но ее слезы разжалобили его, и он украдкой от Корейца гладил плачущую хозяйку по голове. Когда остановились у коттеджа Мастифа, Коваль с трудом смогла открыть опухшие от слез глаза и кое-как выбралась из машины. Кореец и Волк встали за спиной, подпирая плечами, чтобы не свалилась. А из второго джипа прямо под ноги ей выкинули Олега. Она дернулась было к нему, но тяжелая рука Корейца вернула на место. Олег поднял голову и смотрел ей в лицо, прямо в глаза, прощаясь:

– Не плачь, счастье мое, помни, что я сказал тебе. Сделай это ради себя, любимая моя.

– Покойники заговорили! – насмешливо сказал подошедший Мастиф. – Череп, любви не бывает, а все бабы шлюхи, даже такие, как эта.

Скривившись, он пнул Олега в лицо, а Марине, пристально глядя в глаза, залепил две звонкие пощечины:

– Тварь, потаскушка! Я запретил тебе приближаться к нему! Иди отоспись, завтра будешь нужна.

Он ушел, Коваль зажала горевшие щеки ладонями, глядя, как потащили в карцер под домом Олега, а потом вдруг мешком свалилась под ноги телохранителей.

Почти весь завтрашний день Марина проспала, напугав охрану. Кореец то и дело заходил, проверял пульс. Наконец ее это достало:

– Задолбал уже! Что ты бродишь по моей спальне? Кофе свари лучше!

– Волк! – заорал Кореец. – Кофе Марине Викторовне!

Марина поднялась с постели, стянула джинсы и майку, так как барбосы не решились все же раздеть ее вчера, и, стоя в одном белье, повернулась к Корейцу:

– Что уставился? Стоит у тебя?

Попала по больному – Кореец отвел глаза и пошел вниз, пытаясь рукой прикрыть вздутие на брюках.

– Сучка, – пробормотал он на лестнице.

Коваль пошловато захохотала и пошла в душ.

Через час на столике в гостиной обнаружилась дымящаяся джезва на спиртовке, бутылка коньяка и лимон на тарелке. В кресле сидел Волк, вскочивший, едва только хозяйка вошла.

– Марина Викторовна, пора собираться…

– Куда?

– Ну… Мастиф велел… – пробормотал он.

– Что велел?

– Да не знаю я, он с Корейцем разговаривал, – выкрутился Волк. – Вы только это… коньячку накатите граммов сто…

– С какой балды? – удивилась Марина, знавшая, что Мастиф терпеть не может, когда она пьет перед каким-нибудь делом, и даже специально велит охране проверять, чтобы подобного не происходило. И вдруг Волк с таким предложением!