Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод - Наталья Павлищева

Особенно досталось от царя и членов Собора белому духовенству — городским и сельским священникам!

— В церкви часто пьяны! Бранятся без страха, речи непотребные друг на дружку говорят! Лаются меж собой и с прихожанами! — ярился Иван.

Епископы соглашались, мол, и устава не знают, и ленивы не в меру, и безграмотны, и многими непотребствами занимаются...

Хулили белое духовенство, бесноватых и трясунов, которые на площадях милостыню просят, в отличие от блаженных, которых сразу видно, ругали празднества и скоморошьи игры, стрижку бороды, общее мытье в банях мужчин и женщин, разные игры на деньги, а ещё шахматы...

Услышав про свою любимую игру, Иван чуть расстроился, ему очень нравилось размышлять за доской, представляя, как станет дальше передвигать фигуры. Но возражать не рискнул, не ко времени. Решил только испросить у митрополита разрешение играть в шахматы хотя бы сам с собой.

Многое из того, что услышал царь от сурового старца Артемия, потом повторил на Стоглавом Соборе в укор духовенству, обвиняя его в неблагочинии. Много постановлений принял Собор, определяя жизнь монашескую, очищая се от накопившейся скверны, много запретов на нём родилось. Митрополит Макарий, и сам чувствуя необходимость в обновлении монастырских уставов и правил, активно поддерживал государя.

Но нашёлся вопрос, в котором не согласился наставник со своим учеником.

— Земли дворянские скудеют, а монастырские богатеют. Неправильно то!

Макарий уже понял, что царь готов отобрать земли у монастырей, чтобы раздать их своим людям. Самому Макарию владения не нужны, но он хорошо понимал, что Собор не согласится, не отдадут запросто богатства игумены, сколько бы ни твердили о чистоте монашества. Так и случилось, Собор принял решение, что никто не может у церкви ни отнять, ни похитить...

Иван снова позвал Артемия:

— Во всём согласны игумены, пока у них земли да другие богатства отнимать не начнёшь. К чему монастырям земля? И налоги такие, что казна пустеет?

В мае Собор решил все вопросы по царскому приговору. А Артемий стал настоятелем Троице-Сергиевой обители. Максим Грек, освобождённый из заточения в Тверском монастыре, был переведён под опеку старца.

Сильвестр выговаривал Артемию:

— Ты хоть понимаешь, что теперь на тебя обрушится вся сила иосифлян?

— Все под Богом ходим... — возражал тот.

— Так-то оно так, да только ходим по-разному, — выдохнул царский наставник.

Всё верно предвидел Сильвестр, скоро начались тайные доносы на Артемия самому царю. Недолго он пробыл настоятелем обители. Ивана злили бесконечные жалобы на старца: ну чего бы не принять земли, если жертвуют? Митрополит разводил руками:

— Как может принимать земельные вклады нестяжатель? Сам же обличал за то, что произносят одно, а делают другое.

Иван написал об упрёках самому Артемию. Ответ получил более чем открытый, игумен поучал самого царя в правоте своей и божественности жизни. И предлагал: «Вели, государь, тем под присягой сказать, что тайно тебе говорили». Постепенно гневные обличения Артемия надоели Ивану, в котором всё больше укреплялась вера и собственное предназначение и непогрешимость. Царь скупо бросил Сильвестру:

— Уходил бы твой Артемий подальше от Троицы... пока дурного не случилось...

Сильвестр увидел в глухой угрозе опасность и для себя, метнулся к старцу:

— Артемий, не твоё то игуменство. Может, к простому монашеству вернёшься? Господь такое служение больше примет, чем лай с другими и тем паче с царём...

Глаза старца блеснули, в ответ только хмыкнул:

— Думаешь, ежели меня в дальний скит убрать, так порядок на Руси будет? Не видит государь, что вокруг него творится! Не ведает. А от того невежества многие беды и ереси происходят.

— Ты бы язык-то придержал.

— Не могу молчать!

— Не молчи, да только говори по-другому. Вон митрополит сколько лет уж государя учит, и толк есть, и сам жив-здоров, слава богу! И я тоже, где и промолчу, чтобы не злить Ивана Васильевича. Вспыльчивый он, осторожно надо.

— Вот то-то и оно, что вы с Макарием, точно овечки на закланье, блеете, а огрызнуться не способны. К чему и учение ваше всё, если правды на Руси как не было, так и нет?!

Артемий ещё долго обличал самих митрополита и Сильвестра, а тот слушал, обливаясь потом и всё больше понимая опасность нахождения рядом с беспокойным старцем, не умеющим вовремя пригнуть голову. Но Артемий всё же внял увещеваниям Сильвестра, Троице-Сергиеву обитель оставил, и года игуменом не пробыв. Зато не оставил свои поучения Ивану.

Царь, у которого ничего не получалось из задуманного, и без старца понимал, что живёт не так. Наследника всё не было, Анастасия родила двух дочерей, но обе умерли. Вокруг уже стали поговаривать, что не способен царь, как и его отец, иметь наследника. Хуже всего, что подняли головы Старицкие. Если у царя не будет сына, то их власть снова. Иван метался по горнице, скрипя зубами, его злили бестолковые уговоры Сильвестра.

— Ты только и можешь, что обещать благополучие в будущем! Мне сейчас сын нужен!

Анастасия говорила другое: на богомолье нужно, поклониться святым местам...

А ещё была Казань! И впервые Иван не послушал жену. Как молила его Анастасия, упрашивала не ходить самому, быть осторожным. Но царь уже знал, что должен вести своё войско. И ведь получилось, одолели Казань!

На казанском престоле правители менялись без конца. Сафа-Гирей снова выгнал Шигалея и уселся сам. Конечно, Шигалея терпеть тяжело, одна его наружность чего стоила... Шигалей был мал ростом, зато необхватен в теме, коротконог, с длинными ступнями, точно взятыми от другого туловища, уши длинные, едва не до плеч... Лицо мясистое, бабье, бабье же и седалище. Великий князь Василий точно специально казанцам такого царя поставил, и насмешку. Эту насмешку то и дело изгоняли из города, либо он сам бежал. Но и те, кто менял Шигалея, тоже долго усидеть не могли.

Сафа-Гирей Русь ненавидел хуже Батыя и разорения ей принёс не меньше, его поддерживали крымские татары. Новое воцарение Сафа-Гирея грозило Москве большими бедами. Иван решил, что пора показать, кто сильнее. В декабре 1547 года выехали во Владимир, но пушки следом сумели отправить только к январю. Слякоть стояла такая, что пушки грозили попросту утонуть в грязи, не добравшись не только до Казани, но и до Нижнего Новгорода. Мёд на Волге покрылся слоем воды, намыло множество продушин, в которые без счета проваливались и лошади с орудиями, и люди. Отряду князя Дмитрия Бельского с трудом удалось переправиться на другой берег. Он же прислал сказать Ивану, что всем войском рисковать не стоит. Царь и сам раздумывал, не вернуться ли, уж болью плоха погода для зимней войны. Морозов не было совсем, дороги развезло, с неба то лепил мокрый снег, то ледяной ветер косил холодным дождём.

В результате царь со своим войском вернулся в Москву, а к Шигалею в помощь отправился только Бельский. Вместе с некрасивым татарином они сумели дойти до Казани, где побили войско Сафа-Гирея. Отличился князь Семён Микульский. Но осаждать город не стали, пограбили окрестности и вернулись домой.