Они поклялись победить - Александр Тамоников

– В доме люди!

– Боевики?

– Вряд ли. Хотя… я слышал детский плач. Плакал ребенок лет трех-четырех. И еще голос женщины – она успокаивала ребенка. Потом все стихло. Окна сзади завешены материей.

– Значит, в доме чеченская семья?

– Возможно… Зайдем?

– Зачем?

– Харчами разжиться.

– Не тот случай. Смотрим, что дальше.

Но отойти десантники не успели. Дверь террасы неожиданно открылась, и на пороге появилась женщина с ведром. Она увидела десантников. Уронила ведро. Хорошо, оно упало рядом со ступеньками, не издав звука.

– Нет! – воскликнула женщина и скрылась в доме, забыв закрыть дверь.

– Черт! – вырвалось у Сомова. – Теперь придется войти. Оружие к бою!

– Готов!

– Вперед!

Капитан и рядовой быстро миновали террасу, прихожую и вошли в комнату. Внутри скудная мебель – диван, шкаф, стол, стулья; на столе лампа «Летучая мышь», свет от которой еле освещал комнату, но позволял видеть обстановку. У двери, завешенной простыней, женщина с ребенком на руках. Женщина смотрела на десантников полными страха глазами.

– Кто, кроме тебя и ребенка, есть в доме? – прошептал Сомов.

– Еще старшая дочь. Спит в комнате справа.

– А что помещение за спиной?

– Вторая спальня, моя и сына. Он болеет, плачет, приходится успокаивать.

– Так ты что, одна с детьми в доме?

– Да!

– Ты и раньше жила здесь?

– Нет, это дом родителей. Они умерли. Мы жили в пятиэтажном доме, что недалеко отсюда. Когда начались бомбежки, мы ушли сюда.

Сомов чувствовал, что женщина говорит не всю правду. Спросил:

– Как тебя зовут?

– Бэла.

– А где твой муж, Бэла?

Женщина опустила глаза:

– Не знаю! Он тридцатого числа поехал к своим родственникам в Шали и не вернулся. 31-го в городе начались бои. А мой муж, он не боевик, он простой шофер. Раньше таксовал….

– А почему ты глаза прячешь, Бэла?

– Я ничего не прячу.

– Ребенок уснул, отнеси его в спальню.

– Он не мешает. И долго не проспит один. У него температура.

Сомов взглянул на Тарасюка:

– Осмотри дом начиная со спален!

– Нет! – вновь воскликнула женщина. – Не надо, не пугайте детей!

Солдат посмотрел на офицера. Капитан повторил приказ:

– Осмотри дом!

Женщина попыталась закрыть собой вход, завешенный простыней, но Тарасюк отстранил ее. Вошел в комнату и тут же сказал:

– Оп-па! Товарищ капитан, здесь мужик раненый. Грудь и голова забинтованы. В углу автомат. Никак боевик.

Капитан подошел к входу, взглянул в комнату и увидел мужчину лет тридцати, лежавшего на матрасе на полу. Грудь его и голова были перебинтованы, где бинтами, где обрывками белой материи. На бинтах кровь. Мужчина тяжело дышал, но находился в сознании; он также со страхом смотрел на капитана.

– Забери его автомат, – приказал Тарасюку Сомов. – И смотри за ним, пока я с хозяйкой дома побеседую.

– Есть! А если дух дернется? Валить его?

– Если дернется – валить. Но без стрельбы. – Капитан повернулся к женщине: – Бэла, почему ты обманула нас?

– Потому что… боялась. И боюсь.

– Кто этот мужчина?

– Мой муж Алим.

– Это который уехал в Шали и не вернулся?

– Я не могла сказать вам правды. Ведь вы…

Она положила ребенка на диван и бросилась к ногам Сомова. Произошло это быстро и неожиданно, так, что замполит на мгновение оторопел. А женщина, обхватив руками ноги офицера, взмолилась:

– Прошу вас, не убивайте мужа, всем святым прошу!

Капитан с трудом поднял ее:

– Ты это чего? Прекрати немедленно!

– Не убивайте, умоляю! Делайте со мной что хотите, но мужа не трогайте, он только начал приходить в себя. Я молодая, сделаю что захотите.

– А ну, замолчи!

– Нет! Не убивайте или убейте всех – и меня, и детей! Без мужа нам не прожить…

– Замолчи, я сказал!!

Из комнаты донесся голос Тарасюка:

– Товарищ капитан, здесь за комодом сумка со жратвой. Тушенка, консервы, картошка, хлеб…

– Я тебя понял. – Сомов указал женщине на стул у стола: – Присядь, поговорим.

– Но вы не убьете мужа?

– Мы солдаты, а не бандиты, раненых не убиваем.

– Вам нужна еда. Забирайте сумку, у нас на кухне еще кое-что есть. Все забирайте.

– А чем детей кормить будешь? Раненого мужа? Кстати, где его ранило? Он служил у Дудаева?

Женщина объяснила, еле сдерживая дрожь:

– Алима насильно заставили воевать. Он не хотел служить. Мы собрались бежать из города, но не успели. На квартиру пришли гвардейцы. Они обходили дома и всех мужчин заставляли выходить во двор. Вышел и Алим. Со двора его с другими мужчинами увели к Дому правительства. Он потом приходил, рассказывал, что вынужден вступить в отряд, иначе и его, и нас расстреляют. А потом… потом город бомбили. Я с детьми ушла сюда. Муж знал, что мы в доме родителей. Перед самым Новым годом, когда шли бои, я услышала тихий стук в дверь. Открыла, а на пороге окровавленный муж. Он был без сознания. Сам ли дополз или кто-нибудь принес его, не знаю. Главное, он был жив. Я перевязала его. Рана в груди не опасна – я работала медсестрой, знаю; голова пробита, осколок или пуля задели. Крови Алим потерял много. Перевязала чем было, стала отхаживать. Продукты сосед принес. Вчера. Отдал сумку, сказал, что народ собрал. Соседи, что в подвале укрылись. Когда муж очнулся, я спросила, что произошло? Он ответил: его отряд напал на колонну русских. Алим даже выстрелить не успел, как рядом что-то разорвалось; почувствовал удар в грудь, голову и потерял сознание. Как оказался у дома, не помнит.

– И как автомат с собой прихватил, тоже не помнит?

– Нет! Автомат лежал рядом с ним, когда я нашла его.

– Мы проверим, стрелял ли твой муж или нет. Тарасюк!

– Я, товарищ капитан! – донеслось из комнаты.

– Магазин автомата раненого посмотри!

– Ну?

– Он полон или нет?

– Полон! Все тридцать патронов на месте, в патроннике тоже пусто. Запах пороховых газов не ощущается. Видно, дух не стрелял.

– Ясно!

– Я же говорила, Алим не хотел воевать, не хотел никого убивать, – сказала женщина. – И не убивал.