Свидание на небесах - Галина Владимировна Романова

Надо додуматься: ходить, как на дежурство, к брачному агентству несколько недель! Чего ходила? Собралась зайти – заходи! Нет – ступай домой! Это ведь в конце концов опасно. Мало ли чье внимание она могла привлечь, пока тут тусовалась! Это ведь не поселок с тремя сотнями дворов. Это мегаполис. Он сродни чудовищу, способному проглотить любого, не оставив следа.

Нет, следы пока находились, но очень слабые, размытые. Если не выгорит вариант с машиной, в которую она села, то все – тупик. Куда потом обращаться? К кому в этой многомиллионной человеческой мешанине?

Он вот лично не любил больших городов с их бешеными скоростями, толпами, очередями, озлобленностью, суетой. Ему и своего родного города было много. И никакой центр его не прельщал. Он даже обрадовался, когда нашел Еву за городом в старинном красивом доме. И даже позволил себе домечтаться до детей. А тут…

– Верочка хороший человек, Воинов, – вдруг угадала его мрачные мысли Ева. – Я все понимаю, думаешь, нет?!

– Что ты понимаешь? – Он со вздохом обернулся к ней, протянул руку и осторожно погладил ее шею под шарфом.

– Тебе совсем не улыбается этим заниматься. Ты только приехал, только устроился на работу, а тут я со своим грузом проблем.

– Вот как раз ты меня совершенно и не напрягаешь, – он улыбнулся. – И груз твоих проблем – тоже.

– А чего тогда нервничаешь? Я же вижу! – Она дернулась, уворачиваясь от его пальцев, щекотавших ее за ухом.

– Нервничаю, – не стал он врать. – Потому что вся эта история с твоей подругой как-то отдаляет нас друг от друга. Как-то размывает днем все, что было у нас ночью. Я не могу насладиться тобой в полной мере, понимаешь?

– Бред! – фыркнула она, сворачивая за город. – По мне – это как раз наоборот, нас сближает!

– Ага! Точно! – он надулся на нее из-за того, что не позволила ему трогать себя. – Я тебя любить хочу! Тебя одну, Ева! И говорить хочу о нас с тобой, понимаешь?!

– Дурак, – буркнула она после минутной паузы и замолчала.

А потом сказала и вовсе несусветную, на его взгляд, чушь.

– Если ты любишь меня, если… То должен любить и моих друзей. Вот! – и снова проглотила язык.

Молчала она до самого дома. И в доме молчала тоже. Носилась как чумовая по комнатам, гремела, трясла какими-то нарядами, потом сгоняла на пять минут в ванную. Вернулась в махровом халате и тюрбане из полотенца на влажных волосах. Бегала по кухне, открывая и закрывая шкафы, умчалась наверх, в спальню, там топала минут двадцать. И старательно делала вид, что его вообще нет. При этом даже не позаботилась о продуктах и утке в большом блестящем термопакете. Выскочила из машины, оставив все, как есть, и ключи в замке зажигания.

Он все сортировал, рассовывал по полкам шкафов, холодильника, рассыпал по банкам для сыпучих продуктов. В одном из пакетов наткнулся на мужские футболки, сорочки и тут же получил ощутимый укол в сердце.

Кому?! Кому она все это купила?! Брату, другу, тому хвостатому Гарику, которого он заочно ненавидел?

– Это тебе! – раздался за его спиной ее сердитый басок. – Можешь примерить!

Он дернулся, обернулся. Ева стояла в дверях кухни в милой хлопковой пижаме, состоящей из коротких шортиков и кофточки с рукавами-фонариками. Она высушила волосы, намазалась кремом, лоб и щеки немного поблескивали. И обулась в смешные тапки, которые он по-прежнему принимал за валенки.

– Мне?! – У него вдруг перехватило горло, как от простуды. – Зачем?!

– Хотела сделать тебе приятное. – Ева надулась, подлетела к нему, потянула из его рук пакет. – Не нравится? Можешь выбросить.

– Не надо выбрасывать. Чего ты?

Поймать ее за руку не удалось, она снова, как кузнечик, отскочила в дверной проем. Глянула на него исподлобья. И через мгновение показала ему язык, тут же спрятав его за пухлыми губами.

Господи, лучше бы она орала на него, чем вот так! Ее ребяческая слабость выбивала у него почву из-под ног. Била под дых, наотмашь, лишала его не только воли, но и способности мыслить здраво! В такие минуты она могла вить из него веревки, точно.

– Малыш… – шепнул Воинов и, бросив пакет под ноги, шагнул к ней. – Малыш, я ведь люблю тебя!

– Догадалась, – дула она губы, подбоченившись. – И?

– Я для тебя все, что хочешь, сделаю!

– И? – взгляд потеплел, наметилась слабая улыбка.

– Но только для тебя, малыш, не вместо тебя, понимаешь? – Он подошел к ней вплотную, схватил за талию и привлек себе. – Нельзя, чтобы кто-то стоял между нами. Это неправильно.

– Может быть, – она задышала ему в ухо горячо и судорожно.

– И друзей твоих я могу терпеть, если заслужат – уважать. Но любить… Любить я желаю только тебя.

Он тискал, мял ее, прижимал к себе с такой силой, что казалось, ее кости не выдержат. Но она, молодец, терпела. Или не замечала. Или ей было так же славно, как и ему.

– Люби меня, Воинов. Люби!

Она подпрыгнула, повиснув на нем. Обвила его ногами. И он шагнул к лестнице, ведущей наверх, в спальню с отремонтированной им недавно кроватью.

Милое, милое, нежное создание…

Она спала. В сонной истоме распахнувшись ему навстречу, она не подозревала, что он беззастенчиво рассматривал ее наготу, любовался гладкой кожей. Он осторожно трогал ее длинные волосы, картинно раскладывал их на подушке. И через несколько минут ее лицо напоминало лик солнца в завитках лучей на нежном шелке наволочки.

– Красавица, – шепнул он, положил ладонь на ее колено и осторожно проехался пальцами по бедру. – Какая же ты красавица…

Она не шевельнулась, она не слышала, не ощущала его прикосновений. Она спала очень, очень крепко, сраженная лошадиной дозой снотворного. Завтра она проснется, станет жаловаться на слабость и легкое головокружение. Он объяснит все это сменой погодных условий. Он будет жалеть ее, носить по дому на руках, кормить с ложечки. Она станет жаться к нему, как котенок. Щебетать что-то милое, извиняться за плохое самочувствие. Будет просить вынести ее на воздух. Он послушно поднимется с ней на второй этаж, толкнет ногой дверь утепленного балкона, усадит ее в плетеный шезлонг. Ей будет неудобно в нем сидеть, но она не сможет сесть по-другому, слишком слаба. А он сядет на табурет напротив и будет наблюдать.

О-оо, это было самым сладостным моментом предвкушения. Самым пиковым и долгожданным.

Он наблюдает ее всю. От головы до нежных розовых пяточек. Короткий прозрачный халатик, в который он ее оденет поутру, ничего не скрывает. Он не скрывает ее наготы. И странный матерчатый шезлонг, сделанный по его заказу совершенно в другой стране, позволяет видеть ее именно так, как ему хотелось: с беспомощно провисшим задом, с задранными коленками, с откинутой головой, с вытянувшейся от напряжения длинной шеей.