Домой возврата нет - Томас Вулф

Все привыкли видеть его по вечерам на улицах. После захода солнца его можно было встретить где угодно. О том, насколько он уже пьян, нетрудно было судить по тому, как он передвигался. Никто никогда не видел, чтобы он шел пошатываясь. Его не заносило из стороны в сторону от одного края тротуара до другого. Напротив, изрядно напившись, он шагал очень прямо и очень быстро, но до смешного маленькими, короткими шажками. Шел наклонив голову и презабавно торопливо поглядывал то вправо, то влево, будто опоссум. А когда чувствовал, что ноги вот-вот откажутся ему служить, попросту останавливался, прислонялся к чему попало, будь то фонарный столб, дверной косяк, стена или витрина аптеки, и преспокойно стоял на одном месте. В такой торжественной неподвижности, которая лишь изредка прерывалась икотой, он мог пребывать часами. На лице его, уже в те времена исхудалом и дряблом, пылал, точно маяк, багровый нос и лежала печать пьяной важности; при всем том он оставался на редкость собранным, вполне владел собой и соображал, что делается вокруг. Чрезвычайно редко он доходил до полной потери сознания. И если его окликали или здоровались, мигом бойко отзывался.

Даже полицейские относились к нему благосклонно и по-приятельски его опекали. Долгий опыт и наблюдение помогли всем чинам местной полиции в подробностях изучить признаки Тимова состояния. С первого взгляда они могли определить, насколько именно он упился, и если видели, что он перешел предел и неминуемо свалится где-нибудь на крыльце или в канаве, сразу брали заботу о нем на себя и остерегали не зло, но строго:

— Тим, если ты будешь еще болтаться нынче по улицам, придется тебя засадить под замок. Поди-ка лучше домой и проспись.

В ответ Тим бодро кивал и тотчас дружелюбно соглашался:

— Конечно, сэр, конечно. Я и сам собирался, капитан Крейн, в эту самую минуту. Сейчас же иду домой. Конечно, сэр.

Скажет так и мелкими быстрыми шажками бойко двинется через улицу, забавно шныряя взглядом то вправо, то влево, и наконец скроется за углом. Однако минут через пятнадцать он появлялся вновь, осторожно пробирался в тени вдоль стен, крадучись, с хитрой миной выглядывал из-за угла — не видать ли поблизости стражей закона?

Годы шли, Тим все больше превращался в бродягу, и вот одна его богатая тетушка, в надежде, что какое-то занятие хотя бы отчасти его исправит, отдала в его распоряжение пустырь на задворках делового квартала, в двух шагах от Главной улицы. К этому времени в городе развелось немало автомобилей, потребовались узаконенные стоянки, и тетка разрешила Тиму содержать на этом ее участке стоянку для машин, а выручку брать себе. На этом поприще он преуспел сверх всяких ожиданий. Делать тут было нечего, разве только сидеть на месте, что давалось ему без труда — было бы вдоволь виски.

В эту пору его жизни иные сборщики голосов перед выборами местных властей пытались заручиться голосом Тима для своего кандидата, но никому не удавалось узнать, где он живет. Разумеется, он уже несколько лет не жил под одной крышей с кем-либо из родных, и все поиски его постоянного жилища оставались напрасными. Люди все чаще спрашивали: «Да где же Тим Уогнер живет? Где он ночует?» И никто ничего не мог разведать. А когда приставали с расспросами к самому Тиму, он отделывался увертками.

Но однажды все разъяснилось. Автомобиль вошел в быт так прочно, что даже покойников на кладбище везли на автокатафалке. Времена дрог, запряженных лошадьми, миновали безвозвратно. И одно похоронное бюро предложило Тиму даром старые дроги, лишь бы он их забрал, чтоб не занимали места. Тим принял зловещий подарок и отвел на свою стоянку. Однажды, когда он куда-то отлучился, опять явились сборщики, они все еще упорствовали в желании узнать его адрес и заручиться лишним голосом на выборах. На глаза им попались старые дроги, наглухо задернутые траурные занавески не давали заглянуть внутрь фургона, и пришельцам стало любопытно. Они осторожно отворили дверцу. Внутри стояла койка. И даже стул. Это была обставленная, как положено, маленькая, но вполне приемлемая спальня.

Итак, секрет был наконец раскрыт. Отныне весь город знал, где живет Тим Уогнер.

Таким Джордж знал Тима Уогнера пятнадцать лет назад. С тех пор Тим все неотвратимей спивался, прямо на глазах терял человеческий облик и в последнее время приобрел повадки заправского придворного шута. Все это было всем известно, и однако — трудно поверить! — теперь Тим Уогнер стал высшим воплощением охватившего город непостижимого безумия.

Как игрок по сумасбродной прихоти доверяет свое состояние незнакомцу со «счастливым» цветом волос, сует ему свои деньги и умоляет поставить на карту, как азартный лошадник на скачках спешит дотронуться до горба калеки, веря, что это приносит удачу, так жители Либия-хилла молитвенно ловили теперь каждое слово Тима Уогнера. Не спросясь его, не заключали ни одной сделки и тотчас действовали по его подсказке. Он стал — никто не знал, как и почему — верховным жрецом и пророком охватившего весь город безумия расточительства.

Все знали, что он больной, конченый человек, что рассудок его теперь постоянно помрачен алкоголем, и, однако, обращались к нему, как некогда люди обращались к магической лозе, чтобы она подсказала, где рыть колодец. К нему прислушивались, как некогда прислушивались в России к деревенским дурачкам. Безоглядно, безоговорочно верили, что он обладает неким таинственным чутьем и потому его суждения непогрешимы.

Вот эта личность, исполненная пьяного величия и тупого щегольства, и вылезла сейчас из машины чуть позади Джорджа Уэббера и Сэма Пеннока. Сэм жадно, нетерпеливо обернулся к нему, коротко бросил Джорджу:

— Обожди минутку! Мне надо кой о чем потолковать с Тимом Уогнером! Обожди, я сейчас вернусь!

Джордж в изумлении смотрел на них. Тим Уогнер, все еще со скучающе небрежным видом снимая перчатки, медленно направлялся к дверям аптеки Мак-Кормака, он опирался на трость и уже не семенил, как бывало, быстрыми мелкими шажками, — а Сэм, держась на полшага позади, с видом умоляющим и подобострастным, хрипло сыпал вопросами:

— Земля в Западной Либии… Семьдесят пять тысяч долларов… Ответ надо дать завтра в полдень… Участок Джо Ингрема как раз над моим… А он продавать не хочет… Дожидается, пока дадут сто пятьдесят… Моя земля расположена лучше… А Фред Байнем говорит — слишком далеко от шоссе… Как по-твоему, Тим?.. Дело стоит того?

Настигаемый этим потоком слов, Тим даже головы не повернул, ни разу не поглядел на просителя. Будто ничего и не слышал. Вдруг он остановился, сунул перчатки в карман, кинул по сторонам несколько быстрых хитрых взглядов и скрюченными пальцами начал остервенело чесаться. Потом выпрямился, точно очнувшись от забытья, и словно бы впервые заметил рядом Сэма.

— Что такое? Что ты говоришь, Сэм? — быстро спросил он. — Сколько тебе за это дают? Не продавай, не продавай! — с внезапной горячностью сказал он. — Сейчас не продавать надо, а покупать. Цены растут. Покупай! Покупай! Не поддавайся. Не продавай. Вот тебе мой совет!

— Я не продаю, Тим, — в волнении отозвался Сэм. — Я думаю покупать.